— На чем мы остановились? Ах да, на моем непростительном поведении. Виновато шампанское, я выпила три или четыре бокала. Никогда не делай этого. Мне ужасно ударило в голову. В конце концов, говорят, что я вела себя вполне интеллигентно, хотя это и проявилось в отношении того, кого я избрала и полюбила.
Летти задержала дыхание — в первый раз Джулианна сказала подобные слова. Если ее не прерывать, она может признаться еще в чем-нибудь.
— Я забыла все на свете, когда Дашмор обратил на меня внимание, — задумчиво продолжала Джулианна, но в голосе ее звучала издевка над собой. — Как ты думаешь, почему я решила, что он влюблен в меня? Черты лица у меня слишком резкие, даже на мой собственный взгляд. Мама говорит, что я унаследовала внешность и темперамент от мужской линии нашей семьи, а ни то, ни другое не украшает леди.
— Ты слишком сурова к себе, — пыталась смягчить напряженность разговора Летти. — Некоторые мужчины…
— Некоторые мужчины! — Голос Джулианны дрогнул от презрения. — В этом-то все и дело. Ни один мужчина не изберет добровольно такую жену, какой буду я. — Последние слова она произнесла совсем упавшим голосом. — Но это так больно! — Ее зеленые глаза подозрительно заблестели за стеклами очков. — Как это больно, когда на тебя не обращает внимания ни один мужчина. Я никогда никому этого не говорила, и ты не должна когда-нибудь напоминать мне об этом разговоре. Но это причиняет боль, будь она проклята!
— О, Джилли! — Летти дотянулась и погладила руку Джулианны, потрясенная тем, что видит свою сильную и гордую кузину почти в слезах. — Джилли, не надо так огорчаться. Почти каждая дама когда-нибудь теряла мужчину, которого обожала.
— Только не ты, — поспешно отозвалась Джулианна, вытирая пальцем на щеке подозрительную влагу. — Ты всегда имела Альфреда.
Летти быстренько изгнала из памяти образ красивого итальянца, который восемь лет назад учил ее музыке. Память об их поспешных целомудренных поцелуях была ее единственным секретом.
— Что я теперь должна делать? — спросила Джулианна, возвращая себе самообладание столь же быстро, сколь быстро она его утратила. — Должна ли я удалиться из общества? Выйти замуж за сельского священника? Уйти в монастырь? А может, мне стать гувернанткой? Как насчет твоего дома? Я могу понадобиться твоим детям. — Когда ее кузина никак не отреагировала, Джулианна смягчилась. — Прости меня, Летти. Ты начала рассказывать мне новости. Конечно же есть еще что-нибудь более интересное.
Летти нервно облизала губы, ибо она еще не сказала правды.
— Говорят, что сплетни совершенно удручили леди Филидию. — Она замолчала, ожидая нового взрыва. Когда его не последовало, Летти продолжила: — Лорд Дашмор увозит ее на континент. Они уезжают в конце недели.
— Какую услугу я им оказала! — Джулианна помолчала, слезы снова выступили у нее на глазах. А она еще думала, как они сохранят от общества свой маленький секрет. — Да, я им очень помогла.
Летти подвинулась к ней поближе:
— Ты очень любила его?
Джулианна посмотрела на свою кузину:
— Мои чувства к лорду Дашмору были последним заблуждением безнадежной старой девы. Я потеряла рассудок, я была ослеплена. Можно не сомневаться, что мы стали бы несчастными уже через год после свадьбы. Если ты припоминаешь, мы начали с ним спорить в твоем доме через пять минут после того, как в первый раз встретились. — Она не захотела добавить, что это был самый оживленный момент их общения. — В отличие от тебя я не могу молчать, когда слышу или вижу что-нибудь неправильное.
Летти понимающе улыбнулась:
— Ты могла к этому привыкнуть.
Джулианна с подозрением взглянула на нее:
— Ты хочешь сказать, что я заставлю себя прикусывать свой язык дюжину раз в день. Этак я каждый вечер буду с искусанным и кровоточащим языком. Нет, я за последние дни обдумала кое-что и решила, что единственный супруг, которого я могла бы вынести, должен появляться рядом только по моему желанию. — Она горько засмеялась, представив себе подобную ситуацию. — Я бы вызывала его как джина для вежливого разговора за обедом. А как только он стал бы надоедать мне, я бы дунула и он бы исчез. Таким путем я буду свободна от необходимости быть женой в таких ситуациях, которые мне не нравятся.
— Придет день, когда ты пожалеешь о своем остром язычке, — предупредила ее Летти. Ей в голову не могло прийти, что какая-то женщина может желать еще чего-то помимо того, чтобы выйти замуж и растить детей.
Джулианна бросила на свою кузину восхищенный взгляд:
— Такие женщины, как ты, Летти, счастливые. Вы красивы, в вас есть обаяние и приятный, послушный характер. Дедушка — единственный мужчина, который, я знаю, предпочитает видеть меня такой, какая я есть. Он однажды сказал, что светское общество не произвело еще мужчину, который был бы равным мне.
— Наверное, он прав, — согласилась Летти.
— В таком случае, — отозвалась Джулианна, — я никогда не выйду замуж. Потому что если подходящий мужчина сегодня родится, то к тому времени, когда он сможет жениться, мне будет уже за пятьдесят!
— Ты смеешься надо мной, когда я желаю тебе добра.
— Тогда иди и проявляй свою доброту к тем, кто оценит ее! — Эти слова еще не успели вырваться, как она уже пожалела о них. — Прости меня, Летти! Я в дурном настроении. Мне следует вырвать язык.
— Тогда ты будешь драться и кусаться, — с опаской заметила Летти, хотя извинение Джулианны, которого так трудно бывало от нее добиться, смягчило ее.
Был еще один вопрос, в отношении которого она и Альфред согласились проинформировать Джулианну.
— Я должна сказать тебе, Джулианна, что тебя будут презирать все те, кто гордится своим изысканным поведением, друзья Дашмора и графа Стокпорта, и все, кто добивается их расположения. — Она замолчала, но было заметно, что ее слова не произвели должного впечатления на ее кузину. — Ты не думала о том, чтобы уехать из Лондона? Ты могла бы поехать вместе со мной в Хемпстед. Тебе бы это пошло на пользу, а я составила бы тебе компанию.
— Я слишком люблю тебя, чтобы заставлять тебя каждый день терпеть мой характер, — возразила Джулианна, — но я уже решила уехать из Лондона.
— Куда?
— В Блад Холл.
Упоминание о потомственном владении Кингсбладов не убедило Летти.
— Но это Бог знает как далеко от всего, что мы называем цивилизацией. Кроме того, маркиз, уезжая, закрыл дом. Там не осталось никаких слуг. Дом, наверное, пахнет затхлостью и пылью.
— Я люблю одиночество. А что касается паутины и пыли, то я не боюсь того, что можно убрать метлой. Мне не потребуется огромный штат прислуги, да я и не хочу никого. Я хочу быть одна.
