Присутствие Пруденс во время сеанса с сэром Алфредом не требовалось, так что на ближайшие три дня она могла распоряжаться собой, как ей угодно. Молодая писательница была приятно удивлена, когда на следующий день после именитого обеда ей нанесла визит мисс Верней и пригласила ее назавтра покататься с нею в карете. Во время этой прогулки мисс Верней пригласила Пруденс заглянуть к ее «милой приятельнице» леди Мелвин — одному из столпов общества.
Представьте себе радость Пруденс, когда, войдя в салон леди Мелвин, она увидела на столике томик своего романа. Леди Мелвин оказалась высокой, красивой женщиной средних лет, острой на язык и неглупой. Пруденс нашла ее весьма интересной особой, хотя и не очень симпатичной.
— Так это вы мисс Маллоу? — проговорила леди Мелвин, пристально разглядывая Пруденс и найдя ее несколько старомодной. — Я думала, вы старше. В ваших, книгах такая проницательность. И вы остры на язык, дорогая. Мне это нравится. Все наши писательницы такие елейные. Я, конечно, не имею в виду вас, Фанни. Ради бога, не смотрите на меня так. Я не о вас и не о мадам де Сталь — это никак не ее случай, au contraire1. Все утро читала «Композицию», — кстати, странное название для романа, мисс Маллоу. Мало что говорящее, не находите?
1 Напротив (фp.). (Здесь и далее примеч. пер.)
— «Композиция» становится интереснее по мере чтения, — ответила Пруденс. — Вы, полагаю, одолели только первую часть?
— Так оно и есть. Я читаю медленно, но мне книга очень нравится. — Леди Мелвин взяла книжку со столика, чтобы продемонстрировать, как далеко она продвинулась в чтении. — Я дошла до того места, где у племянницы голова идет кругом от вечного музицирования тетушки.
Пруденс заметила помятый краешек обложки, совсем как на том экземпляре, который она подарила Даммлеру. Поэтому из любопытства открыла книжку и с удивлением обнаружила на форзаце собственноручную дарственную надпись. Леди Мелвин, заметив ее удивление, объяснила:
— Мне ее вчера дал почитать Даммлер. Эту книгу он особенно рекомендовал.
— Не может быть, — проговорила Пруденс. — Так она ему понравилась? — Разумеется, ей было ясно, что он и не думал ее читать. Ведь она только вчера отослала книги Марри. Это было как пощечина.
— Не сомневаюсь.
— Странно. Он читает как машина? Вечером в понедельник он об этой книге даже не знал, а Марри я отослала ее во вторник, то есть в тот же день он дал ее вам.
— Кота в мешке не утаишь, — рассмеялась леди Мелвин. — Рано или поздно все всплывет. Вообще-то Даммлер романов не читает. Философия, история, всякие серьезные вещи — дело другое. А романы — дамское чтиво.
— Судя по его стихам, о его тяге к философии, истории и другим серьезным вещам говорить трудно, — проронила Пруденс, с трудом скрывая разочарование. — Если уж на то пошло, его «Песни с чужбины» — самый фантастический роман в стихах. В моем, по крайней мере, все правдоподобно.
Леди Мелвин была восхищена. Ей и без того хотелось как-нибудь уколоть Даммлера, а тут Пруденс протянула ей шпильку.
— Так вам его опусы не нравятся?
На самом деле Пруденс была в восторге от «Песен» Даммлера со всеми их невероятными и захватывающими приключениями, но вся их прелесть, конечно, заключалась в герое и знании того, кто за ним стоит.
— Да нет, нравятся, — уклончиво ответила она, — там все так романтично.
— Наповал убили! Вот уж воистину похвала хуже хулы! — восхищенно воскликнула леди Мелвин, стараясь всячески подхлестнуть Пруденс на дальнейшие высказывания. — И что вам больше всего показалось неправдоподобным?
— А вам кажется правдоподобным, что он единолично спасает трех девиц от банды охотников за скальпами и в тот же вечер как ни в чем не бывало присутствует на балу в крупном городе и заводит интрижку с супругой губернатора?
— Но эта история с индейцами — чистейшая правда. Он как раз тогда чуть глаза не лишился, — возразила леди Мелвин.
— Готова поверить, что и на балу он побывал, и даже что у него был роман с губернаторшей, только, согласитесь, не слишком ли много приключений за один день?
Фанни Верней с присущим ей тактом не стала критиковать известного писателя.
— Здесь все дело в законах повествования, мисс Маллоу. Разумеется, события не совершаются вот так, одно за другим, но, чтобы держать нас в напряжении, Даммлер ведет нас от приключения к приключению, не останавливаясь на скучных подробностях путешествия. Кстати, а вы над чем собираетесь работать в ближайшее время?
— Мой следующий сюжет — в Риме, — кратко ответила Пруденс. — А коль скоро у Даммлера сцена — весь мир, я непременно запущу мою героиню в космос, где для пущей увлекательности она встретится со всевозможными инопланетными существами; это сейчас модно. Ей предстоит с утра пораньше отправиться из Плимута на воздушном шаре, приземлиться, вернее, прилуниться и сразиться на Луне с двадцатью тысячью невероятных существ, к обеду освободить из темницы заложников, успеть проникнуть в тайны долголетия и вернуться к вечернему чаю у принца Уэльского. Я не намерена тянуть кота за хвост.
Леди Мелвин прыснула от смеха, а Фанни Верней, нахмурившись, проговорила:
— Странные шутки, мисс Маллоу. — Она решила свернуть разговор, пока не поздно, и увести свою неуправляемую знакомую.
Вскоре они покинули гостиную леди Мелвин, и Пруденс поняла, что писательница не на шутку рассердилась. О следующих прогулках больше не было речи.
В тот же вечер Пруденс перечитала «Песни с чужбины» и в каждой строчке нашла чудовищные неувязки. Все повествование было нелепым от начала и до конца, каждое приключение доводилось до абсурда. На всю эту бесконечную череду фантасмагорических событий, по сюжету укладывающихся в два года, не хватило бы двух жизней. Читая, Пруденс не могла сдержать восхищенную улыбку.
На следующий день она приступила к новой книге, забыв о грезах. С дядюшкой Кларенсом, однако, было несколько сложнее; он загорелся желанием написать ее очередной портрет, так что три следующих дня ей пришлось высиживать в его мастерской с книгой на коленях и загадочной как у Моны Лизы, улыбкой на устах. Какое уж тут писание! Впрочем, Пруденс сумела использовать это время не без пользы, обдумывая сюжет и персонажей. В промежутках между поддакиванием дядюшке, уверяющему, что он, несомненно, заткнул всех за пояс, дерзнув ввести в портрет книжку, — причем не какую-нибудь, а ее, Пруденс (название книги четко прочитывалось на портрете), — она окончательно обдумала образ героини и дала ей имя Пейшнс-Терпение.
— Да Винчи, — менторским тоном говорил между тем дядюшка Кларенс, — ни за что не выписал бы с такой четкостью название книги. Куда там! Он и про ресницы-то запамятовал. А у меня, посмотри, готический шрифт, совсем как на обложке твоего романа.
