— Если б ты был моим братом! — сказала она вдруг. — Если б я могла, не подвергаясь клеветам, провести жизнь возле тебя, как бы прелестно текли дни!
— А ты, жестокая, хотела прогнать меня с глаз долой!
— Это был приказ царицы. Перед твоими слезами женщина не могла повиноваться ей! Но скажи мне, в свою очередь, как ты полюбил меня?
— Я уже давно люблю тебя, — сказал принц. — Но моя любовь зародилась гораздо раньше, чем ты меня заметила. Когда мой отец отрекся в мою пользу, я пришел выразить мою покорность микадо. В ту минуту, когда я выходил от него, ты прошла мимо меня по одной из галерей. Я думал, что вижу саму Тен-Сио-Дай-Джин[23], я совсем онемел от удивления и восторга. Глаза твои были опущены, и от твоих длинных ресниц падала тень на щеки. Я опять вижу тебя, когда закрываю глаза. На твоем платье был вышит белый павлин. Волосы были убраны лотосами. Твоя опущенная рука рассеянно играла веером из павлиньих перьев. Это было только видение: ты исчезла, но с этих пор ты стала всей моей жизнью… Я вернулся во дворец только год спустя.
— Тогда-то я и увидела тебя в первый раз, — сказала царица. — Все говорили о тебе. Мои прислужницы не умолкали. Хвала тебе переходила из уст в уста. Я полюбопытствовала посмотреть на этого героя, которому приписывались все добродетели и которого наделяли всевозможными прелестями. Спрятавшись за занавеской, я смотрела на тебя, когда ты проходил по большому двору даири. Я нашла, что похвалы были ниже истины, и удалилась странно взволнованная.
— Я же, покидая дворец, не увидел тебя снова. Меня раздирала злая тоска. В течение целого года я нетерпеливо ждал минуты, когда мог надеяться увидеть тебя еще раз, но ожидания этого года обманули меня. Я не мог устоять и вернулся несколько дней спустя. На этот раз я был допущен на празднество, на котором ты присутствовала. На этом-то празднике я заметил, что мною интересовалась Фаткура, и тогда же у меня зародился преступный замысел скрыть под притворной любовью непобедимую страсть, которая овладела мною.
— Как она должна страдать, несчастная! Любить, и не быть любимой! — сказала Кизаки. — Я от всего сердца жалею ее. Где она в данную минуту?
— В моем замке Хаги, возле моего отца. Я отправил к ней гонца, чтобы он привез мне точные сведения о том, что там происходит. Мой отец, наверное, считает меня мертвым, потому что ты, конечно, не знаешь, что мое государство было разграблено, крепость взята, и мне отрубили голову. Какое мне дело до всего этого! Я отдал бы мои владения и целый мир, чтобы только видеть эту хорошенькую ямочку в углу губ, когда ты смеешься.
— Ах! — сказала царица. — Я тоже с удовольствием отдала бы мою корону и весь блеск, который окружает меня, чтобы стать твоей женой и жить возле тебя. Но не будем думать о том, что невозможно, — прибавила она. — Будем помнить, что наши надежды витают за рубежом этого мира.
Сказав это, она подняла глаза к небу.
— Посмотри, друг! — вскричала она. — Эти тучи освещены кровавым заревом, солнце уже садится… Возможно ли это?
— Увы! — сказал принц. — Значит, надо вернуться к людям.
— Не печалься так, — пробормотала она, — потому что мы еще увидимся.
Принц поднялся и стал искать лошадей. Та, на которой они ехали, упала в изнеможении и издыхала. Другая, сильно усталая, остановилась в нескольких шагах. Он подвел ее царице и помог ей сесть в седло. Потом он бросил взгляд, полный сожаления, на ту долину, которую они покидали. С глубоким вздохом он взял лошадь под уздцы и повел ее по траве.
В ту минуту, когда Кизаки и принц удалялись, куст, под которым они приютились, зашевелился, и оттуда выбежал притаившийся человек.
Киото избежал угрожавшей ему опасности, битва окончилась, пожары потухали. Царица, похищенная преступными руками в ту минуту, когда народ находился в смятении от ужаса, возвращалась с принцем Нагато, который вел ее среди народа, обезумевшего от радости. Дома, несколько часов тому назад запертые, были открыты настежь, все выходили на улицу. Жители беседовали с солдатами, выкатывали бочки с сакэ, пробивали их, пили, плясали. Они считали себя мертвыми, а теперь воскресли. Было чему радоваться: по улицам и площадям раздавались крики, они перелетали из уст в уста, и скоро весь город повторял:
— Слава микадо!
— Смерть Гиэясу!
— Проклятье его роду!
— Благословение генералу Яма-Кава!
— Хвала Небесным Всадникам!
— Слава принцу Нагато, которому мы обязаны победой! — крикнул кто-то.
— И который возвращает нам нашу божественную Кизаки, — подхватил другой.
И действительно, принц шел, ведя лошадь, на которой сидела царица. Толпа расступалась и падала ниц пред нею, внезапно умолкая, а когда она удалялась, шум тотчас же возобновился.
Царица закрыла лицо покрывалом, придерживая его на груди одной рукой, лошадь была покрыта пеной и тяжело дышала. Нагато вел ее под уздцы и оборачивался иногда к царице. Она улыбалась ему из-под газового покрывала, тогда как все головы были преклонены к земле. Таким образом они достигли крепости Низио-Нозиро и въехали в ее стены. Небесные Всадники встретили Кизаки. Ее спросили, не послать ли за женщинами, которые остались в летнем дворце.
— Зачем? — сказала она. — Разве мы не вернемся во дворец?
Ей не посмели сказать, что напуганный микадо отказался покинуть крепость и рассчитывал в ней остаться навсегда. Сын богов был в отчаянии. Победа не успокоила ни его ужас, ни его гнев. На него напали в его собственном дворце! И кто же? Не монголы, не китайцы, а японцы!
Его народ, то есть его рабы, недостойные даже произнести его имя, осмелились с неслыханной дерзостью напасть на него с оружием в руках. Его священная особа была вынуждена не только идти, но даже бежать. Микадо, один взгляд которого должен был превращать человека в пепел, бежал, бледный от страха. Строгие складки его атласных платьев истрепались, он спотыкался, путаясь в волнах своих одежд, когда бежал по улицам. Что сталось со священным величеством, с божественным могуществом потомка богов среди этих событий?
Го-Митсу-Но, вне себя от гнева, дрожащий и удивленный, не успокоился после победы. Он повелел убить всех покорившихся солдат.
— Они опять пойдут против меня, — говорил он, — убейте их всех до единого.
— Мы убьем их после, — осмелился ответить ему министр Правой Руки, один из высших сановников даири, — а сейчас эти десять тысяч человек составляют для нас драгоценное подкрепление.
Тогда микадо воскликнул:
— Пусть ко мне приведут Гиэяса, пусть ему выколют глаза, вырвут внутренности, разрежут его на куски.
