Для Кесси все это стало повторением однажды пережитого кошмара. Ей снова отказывали хотя бы в крупице нежности. Словно она недостойна ее. Она, правда, и не догадывалась, что он даже не замечает ее протестов, словно ослеп и оглох. Ибо слышал он в эти мгновения лишь шум крови в ушах. Только когда она застонала, он слегка ослабил свои объятия. Багровый ореол страсти, ослепивший его, начал рассеиваться. Постепенно до него дошло, что страстно целуемое им тело странно безучастно.
Он оторвался от ее рта и уставился на прекрасное лицо. Темные густые ресницы повлажнели от слез. Она словно заснула, только алые губы опухли от его поцелуев. Слабый блеск влаги в прелестных золотых глазах лишь подчеркивал ее беззащитность, которую он опять умудрился ранить.
Габриэль, все еще тяжело дыша, сделал шаг назад.
— Уходи, янки! — резко сказал он. — Не то пожалеешь…
Он отошел к окну, снова повернувшись к ней спиной и уставившись в освещенное луной небо.
Кесси не пошевелилась. Она не сумела бы объяснить, что за сила удерживала ее на месте. Возможно, тоненькая, слабенькая ниточка надежды… завладевшая ею, однако, с такой силой, с какой лучи солнца пробиваются сквозь тучи.
Шли минуты. Не услышав за спиной никакого движения, Габриэль оглянулся. Рот его сжался в тонкую линию, когда он заметил упрямо застывшую посреди комнаты фигурку.
— Не смотри на меня так! Во мне слишком много от отца, так что я недостоин твоего сочувствия. И мне совершенно ни к чему твоя жалость…
Сердце у нее чуть не разрывалось от боли. О да, разве такой гордец примет жалость или сочувствие? Ему от них никакого проку. Этот гордец, подобно ей, слишком хорошо знаком с одиночеством. Настоящим одиночеством… Ишь ты, недостоин… И тут понимание словно омыло ее душу.
Она смогла бы полюбить его… если бы он… позволил ей это.
— Проклятие, — рявкнул он, — ты что, оглохла? Оставь меня в покое!
Она медленно подняла голову. Он так бешено реагирует на все, что она боялась вымолвить хоть словечко. А надо.
— Вы на самом деле этого хотите? — еле слышно спросила она. — Чтобы я ушла? Его глаза сверкнули;
— Ты знаешь, чего я хочу, янки!
Но она продолжала стоять, да еще и похвалила себя за смелость. За то, что не подчинилась его приказу. Хотя все ее поджилки тряслись от страха, страх этот был не перед ним, а совершенно особенный. . Если он отвергнет ее и на этот раз, то унижению не будет предела. Она просто умрет.
Кесси покачала головой.
— Нет, — снова прошептала она, потому что голосовые связки отказались помогать ей в совершаемой глупости. — Я не совсем понимаю, о чем речь.
В его глазах мелькнула какая-то неясная ей мысль, но он быстро справился со своим порывом.
— Я хочу тебя в своей постели, янки. Подо мной. И чтоб твои ноги обвивали меня, когда я буду входить в тебя.
Он помолчал, наблюдая, как краснеет ее лицо. Он не собирался шокировать ее, просто решил высказаться с полной откровенностью, чтобы потом не мучиться от недосказанности. Выложил все, как по нотам, чтобы потом она не пеняла, что не так его поняла.
Она не дрогнула и не сбежала. Стояла перед ним, хотя и не решалась поднять глаза, а руки сцепила так, что пальцы побелели. Все это выдавало волнение. Или сомнение? А может быть, страх?..
Он оглядел ее с ног до головы, чуть задержавшись на нежной выпуклости груди под тонкой ночной рубашкой. Когда он попытался заглянуть ей в глаза, то Кесси поразилась, прочитав в них откровенную страсть. Пульс у нее мгновенно зачастил.
— Иди ко мне, янки.
Она нетвердым шагом двинулась — к нему. Слава Боту, что и он шагнул к ней. Оказавшись перед ним, она оробела и дрогнула. Длинные густые ресницы растерянно заморгали, а глаза так и не поднялись выше его шеи.
На ее плечи опустились теплые руки. Он сбросил с нее халат, оставив лишь в ночной рубашке, которая больше обнажала, чем скрывала. Соски просвечивали сквозь тонкую ткань розовыми пятнышками. А волосы внизу живота казались таинственно притягательным темным треугольником.
Он обласкал ее тело одними глазами. И восхищенно прошептал:
— Ты прекрасна, янки!..
И смущение от того, что она стоит перед ним почти нагая, исчезло, словно по волшебству. Словно его и не было никогда. Кесси была уверена, что сердце ее даже остановилось на секунду. Она замерла перед Габриэлем, от всей души желая лишь одного; чтобы эта минута никогда не кончалась… Она и не надеялась услышать от него подобное. Никогда, И эти слова волшебной музыкой отозвались в ее сердце, согрели его, целебным бальзамом пролились на ее душу.
Длинные пальцы скользнули ей под волосы, обхватив затылок. Он медленно отвел ее голову назад, чтобы она смотрела прямо ему в глаза.
— Я устал притворяться, что не хочу тебя, янки. Я желал тебя с самого начала! А потом вдруг обнаружил, что ты единственная, кто мне нужен. Знаешь, как я пытался обмануть самого себя? Рассказывал себе те же сказочки, какими задурил голову и тебе: что хочу лишь мести. А еще убаюкивал себя ложью, что мне не составит труда вынести чисто фиктивный брак. Что с того, что ты красива? Мне доводилось спать и не с такими красотками. Но я ошибался. Потому что с тех самых пор ты заполонила все мои мысли. И не даешь покоя ни моей душе, ни телу.
Но знай. Если ты останешься со мной этой ночью, то дверь между нашими спальнями останется навсегда открытой. — Глаза Габриэля потемнели от страсти. — Ясно? Тебе уже не удастся прогнать меня из своей постели. Так что если тебя такое соглашение не устраивает, то лучше сразу уходи. Какой бы ты выбор ни сделала, решение целиком за тобой.
Ее глаза впились в него. Напряжение между ними запульсировало, нарастая с каждым мгновением. И когда он уже отчаялся, что не выдержит больше и секунды, сначала одна маленькая ладошка робко коснулась его груди, затем к ней присоединилась другая.
Большего и не потребовалось. Габриэль жадно потянулся за тем, что она так щедро предложила.
— Слава Богу, — хрипло пробормотал он, — еще чуть-чуть, и я бы точно свихнулся!..
И принялся целовать ее с пылом, свидетельствовавшим о долгом воздержании. Ее губы задрожали под напором его страсти, затем слегка приоткрылись. Он мгновенно ощутил ее отклик, сладкий, теплый, манящий. И тогда он отпустил вожжи самоконтроля.
Со стоном Габриэль притиснул ее к себе, как пушинку оторвав от пола. Напор его губ оставался не менее страстным, чем раньше. И все же он целовал ее теперь немного иначе, как изголодавшийся, но допущенный к роскошному пиршеству. На его языке чувствовался привкус бренди, и от этого голова ее шла крутом… Таким же головокружительным был и томивший его голод, и Кесси… наслаждалась необычными ощущениями, ведь все это — из-за нее. Она обняла его и бесстыдно прижалась к нему всем телом.
