Проснулась Райна от того, что на нее навалилась какая-то тяжесть. Это были ноги Максена. Открыв тяжелые веки, которые саднило от слез, она взглянула на него — он спал, измученный бессонной ночью. Не раз его тревожные всхлипы будили ее. Сон был недолгим и тяжелым, но все равно надо вставать и приниматься за дело.
Осторожно выбравшись из объятий Пендери, опустив ноги на ковер, она встала и обошла кровать. На полу валялась ее и его одежда, сброшенная ночью.
Встряхнув головой, Райна подняла и положила одежду на постель. Не успела она надеть рубаху, как услышала звук шагов, подбежала к ширме и выглянула в зал.
Кристоф, заметив ее, остановился. Выплеснулась вода из ведра, которое он нес. Озабоченное его лицо осветилось улыбкой. Юноша поспешил к ней. Девушка прижала к груди рубашку и спряталась за ширму. В воде, которую он нес, плавали лепестки роз.
— Это мне? — спросила она, боясь услышать что-то обидное.
— Я подумал, что вам пригодится, — тихо ответил он.
Не глядя ему в глаза, саксонка опустила руку в воду:
— Хм, она еще теплая.
— Как вы?
Девушка, наконец, подняла на него глаза:
— Хорошо.
— Я слышал…
— Знаю, — перебила его Райна, залившись краской стыда. Ясно, что все в зале слышали крик страсти, сорвавшийся с ее губ прошлой ночью.
— Я слышал, как ты плакала. Максен сделал тебе больно? Если это так…
— Нет, Кристоф, я плакала по другой причине.
— Не понимаю.
Она не хотела ворошить былое, но нужно что-то объяснить юноше:
— Я вспоминала свое прошлое.
Кристоф знал о гибели ее семьи.
— Вы рассказали Максену? — изумленно спросил он, высоко подняв брови.
Она кивнула.
— И он утешил меня.
— Верится с трудом.
— Мне тоже.
Кристоф задумался, подав девушке ведро, и отступил в сторону:
— Вряд ли мой брат станет извиняться за свое вчерашнее поведение. Поэтому примите мои извинения. Это не должно было случиться!
— Не надо никаких извинений, Кристоф. Максен лишь взял то, что ему я предложила.
Юноша смутился.
— Надо бы получше все объяснить, но я не могу. Я сама не все понимаю.
А вот Кристоф понял:
— Вы любите его?
Теперь Райна выплеснула воду из ведра. На этот раз пострадали не половики, а ее рубашка.
— Я… — она не могла лгать ему, но признаваться в своих чувствах тоже не хотела.
— Нет, не надо отвечать.
Он понял чувства, теснившиеся в ее душе, как и то, что девушка догадалась об этом. Саксонка не стала отрицать свою любовь, хотя сперва и намеривалась. В их дружбе никогда не было лжи, а теперь она, похоже, появилась.
— Я ухожу, — произнес юноша и, прихрамывая, пошел прочь.
Убедившись, что Максен все еще спит, Райна подошла к сундуку и поставила на него ведро.
«Я не буду плакать, — твердила она, глядя на воду с плавающими лепестками. — Я прощаюсь со слезами».
Чудесный запах роз напоминал минувшее лето. Прошлым летом он гулял по монастырскому саду, пытаясь вытеснить мучившие его воспоминания запахом опавших лепестков. Но и лепестки напоминали ему о крови, которой обагрил он по локоть свои руки.
Максен, с трудом подняв свои веки, смотрел на кровать, на свое обнаженное тело, на хрупкие ее плечи, на разметавшиеся по ним волосы. Райна. Как ей удалось встать с постели, не разбудив его. А ведь он просыпался обычно от малейшего шороха. Да и как иначе, если рыцарь собирался дожить до почтенного возраста.
Сев на постели, он наблюдал, как девушка, опустив полотенце в воду, (розовую воду — догадался он по запаху, разбудившему его) наклонилась, обтирая тело. Пендери ощущал нестерпимую сухость во рту, такую, что язык словно прилип к небу, но он молчал, не мешая мыться Райне.
Она отложила полотенце и, повернувшись, потянулась за рубашкой, открыв его взору грудь с розовыми сосками.
Он вздохнул.
Должно быть, Райна услышала его, так как прижала рубашку к груди. Ее глаза, опухшие от слез, широко открылись.
— Я не хотела разбудить тебя, — извинялась она.
— Ты и не разбудила, — буркнул он.
Ему хотелось убрать рубашку, прижатую к ее груди.
Она повернулась к нему спиной и стала одеваться. Встав, потянулась за верхним платьем.
— Не надо, — подал голос Пендери.
Девушка помедлила, затем опустила руку, но не повернулась, хотя он молча просил ее сделать это. Затянувшееся молчание нарушил Максен, встав с постели. Подойдя к Райне, норманн опустил руки ей на плечи:
— Теперь ты моя.
«Значит, одной ночи ему мало? Он сделает меня обычной любовницей? — Райна положила руку на живот. — Скоро он увеличится от ребенка Максена, ребенка без имени, незаконнорожденного. Нет, этому не бывать! Но как обезопасить себя?».
Когда Пендери повернул ее к себе, она отвела руку от живота, сцепила пальцы.
— Что случилось? — участливо спросил он, глядя на ее влажную спереди рубашку.
Опустив глаза, она увидела напряженные соски, упиравшиеся в тонкую ткань, и поспешно оттянула ее.
— Неуклюжая я, облилась водой.
— Кристоф? Это он принес ее тебе?
— Он.
— Какой заботливый, — удивленно буркнул Максен.
— Он хотел как лучше…
— Конечно, — резко оборвал ее Пендери и спросил: — Как ты себя чувствуешь?
Девушка поняла, что норманн имеет в виду.
— Хорошо, но мне неловко, что я залила тебя слезами.
— Ну, в этом я сам виноват, — заметил он, смягчившись, лаская ее плечи.
— Просто я никогда по-настоящему не плакала, — призналась саксонка, чувствуя, как в груди загорается пламя желания. — Но прошлой ночью… — она покачала головой. — Все, кто мне дорог, ушли в небытие.
Рыцарь добавил.
— И теперь еще Эдвин.
Она растерялась — как глубоко в его памяти засел сакс. Видимо, ей так и не удалось объяснить свои чувства к бывшему жениху.
— Он мне небезразличен, Максен, меня волнует его судьба, но он мне ничуть не дорог. Мы должны были пожениться, и все.
Он неотрывно вглядывался в ее лицо, приник к ее губам.
— Я рад.
Ее охватила необыкновенная гордость от того, что Максена душила ревность, но гордость эта угасала и пропадала при мысли, что у нее не может быть будущего с человеком, которого она полюбила.
— Можешь одеваться, — разрешил Максен, наклоняясь за одеждой, — но оставайся здесь, пока я не пришлю за тобой.
— Но я же должна разливать эль за завтраком и…
— Пусть разливают другие, — перебил он ее, одевая рубашку. — Шей, если нечем заняться, но я не хочу видеть тебя с кувшином.
Наверно, полагалось бы испытывать чувство благодарности — ведь нелегко разливать эль и вино рыцарям, чьи глаза ощупывают ее с ног до головы, чьи языки становятся развязными после крепких напитков. Но девушку озадачил ответ Пендери. Чем больше она думала об этом, тем больше терялась в догадках. То, что произошло между ней и норманном, не делало ей чести, но и стыдиться здесь нечего. Она была рада, что не надо прятаться от любопытных глаз людей.
