Ознакомительная версия.
– Ну что, чяворо, сейчас мне тебя выпороть али субботы дождаться? – задумчиво спросил Митро, глядя на эту полосу.
– Сегодня суббота, – проворчал Яшка. – За что хоть?
– Не за что?! – вскинулся Митро. Но тут же испуганно оглянулся на полуоткрытое окно и заговорил тише: – Ты хоть думал, сукин сын, что тут с нами со всеми было?! Мать едва-едва живой осталась, в один день поседела! Шесть лет по ночам в подушку плакала! Хоть бы слово кому вякнул, тут все цыгане на ушах стояли! Куда, куда вы с Маргиткой делись, хоть сейчас можешь мне сказать?! И какого чёрта вовсе?..
– Скажу, – сдержанно ответил Яшка. – Только от дома подальше отойдём.
Митро молча шагнул с крыльца. Когда освещённый дом скрылся за густыми, влажными от росы ветвями сада и вокруг не стало слышно ничего, кроме отчётливого стрекотания ночных кузнечиков, Яшка вполголоса, не спеша начал говорить. Митро слушал не перебивая. В темноте сада не было видно лиц обоих, и лишь поблёскивали белки глаз Митро, пристально смотрящего на сына.
– Значит, с вами жила… – медленно произнёс старый цыган, когда Яшка умолк. – Где же она сейчас? Как ты смел без сестры вернуться?
– Она уехала.
– С кем?
– С одним цыганом, из местных. Замуж вышла.
– Ну, хорошо… – Митро шумно вздохнул, сорвал лист яблони, сунул черенок в рот. Невнятно спросил: – А кто её испортил, ты, конечно, не знаешь?
– Знаю, – помедлив, отозвался Яшка. – Но что сейчас-то, дадо? Столько лет прошло…
– Отвечай, паршивец!
– Ну, Сенька Паровоз…
– Чего?! Этот жулик хитрованский? Да брешешь ты мне, что ли? Забожись!
Яшка молчал. Несколько минут тишину в тёмном саду нарушал лишь стрекот кузнечиков. В доме скрипнули ставни, голос Дашки обеспокоенно позвал: «Яша! Дмитрий Трофимыч!» – но ни отец, ни сын не отозвались, и окно закрылось. Митро пришлось около минуты смотреть на Яшку в упор, прежде чем тот сумрачно, не поднимая головы, сказал:
– Божиться не стану.
– Врал, стало быть… – Голос Митро потяжелел.
– Нет. Но и поклясться не могу. – Яшка взошёл на крыльцо дома, обернулся к отцу. Медленно, словно раздумывая над каждым словом, выговорил: – Пока я ей нужен был, я её не бросал. Вот на этом икону тебе поцелую. А сейчас она и сама управится. Не беспокойся, она замужем, хорошо жить будет.
– Скажи, а жена твоя… – Митро умолк на полуслове, но Яшка догадался:
– Она никому ничего не скажет. Слово даю.
Митро не спеша поднялся на крыльцо. Подтолкнул Яшку впереди себя в открытую дверь и ненадолго задержал руку на его плече.
– Пойдём к нашим. Ночь давно.
По постелям обитатели Большого дома разбрелись далеко за полночь, но в маленькой комнате наверху, где вдвоём скрылись мать с дочерью, свет не гас до утра. Там плакали, обнявшись, и разговаривали, и смеялись, и удивлялись, и снова плакали. Гришка, который в соседней комнате тщетно пытался задремать рядом со спящей женой, невольно вслушивался в приглушённые голоса. Разобрать разговор, то и дело прерываемый рыданиями то Насти, то Дашки, он не мог и отчётливо различал лишь имя отца.
В конце концов он сам не заметил, как заснул, и очнулся от скользнувшего из-под занавески раннего луча. Сев на постели, Гришка кинул испуганный взгляд на ходики, увидел, что уже девятый час, понял, что проспал, и, шёпотом чертыхаясь, забегал по комнате в поисках штанов.
– Куда в такую рань, боже мой… – не открывая глаз, пробормотала Анютка, но Гришка не ответил и, кое-как одевшись, вылетел из комнаты.
Путь предстоял неблизкий – через всю Москву, на Таганку. К счастью, на углу Садовой оказался извозчик. Дедок в рваном малахае запросил немыслимую цену – полтинник, но Гришка, не торгуясь, вскочил в пролётку. Вскоре та, скрипя и раскачиваясь на старых рессорах, катила в сторону Тверской.
Конечно же, он опоздал. Утренняя служба в храме Успения Богородицы на Таганке давно закончилась, и из церкви выходили последние прихожане. В церковном дворике цвёл шиповник, клонила к земле ветви созревающая калина, свистели зяблики. Стоя у калитки, Гришка смотрел, как мимо него идёт из церкви народ и – неожиданно увидел всё семейство Картошек. Они шагали к ограде, оживлённо, словно и не со службы возвращались, беседуя о каких-то делах. Иринка шла последней. Гришка не видел её три месяца. Всё это время он думал о том, как вернётся, придёт в церковь, встанет за её спиной или сбоку и два часа будет смотреть на любимую не отрываясь… и вот – опоздал.
Иринка прошла мимо, казалось, не заметив его. Гришке отчаянно хотелось окликнуть её, присвистнуть хотя бы, но он не решился. Кляня себя, он вышел из-за двери – и в этот миг Иринка, прикрывающая за собой резную калитку церковной ограды, внезапно подняла взгляд и в упор посмотрела на него. Вздохнула, словно и не удивившись ничуть. Закрыла глаза, как от внезапной боли, и улыбнулась. И улыбка эта была такой горькой, так старящей её, что у Гришки защемило сердце. Иринка уже ушла, а он всё не двигался и смотрел на то место, где она только что стояла, а горло сжимала острая судорога.
«Господи, ну что делать? Господи, что?!» – в который раз Гришка задавал себе этот вопрос, быстро идя вниз по Гончарной в сторону Земляного вала. Здравый смысл настаивал на том, что пора прекратить своё бесполезное ухажёрство, грозящее закончиться бог весть чем. За себя Гришка не слишком-то боялся, но подвести под монастырь Иринку – легче зарезаться! А в душе он знал, знал наверняка: не отступится от неё, не сможет. Особенно теперь, поймав эту боязливую улыбку на тонком, как у Богородицы, лице с живой, глубокой, грустной чернотой глаз. Как он уйдёт, как оставит её? И кому? Упырям Картошкам, дурню Федьке, до сих пор не понимающему, какое сокровище он получил? Да не будет же этого, не будет никогда! Вот только… делать-то что? Дети у неё… А у него – Анютка, будь она неладна. Прилипла, как коровья лепёшка, теперь до старости не оторвёшь. И что она в нём нашла только? Такой же, как все цыгане, таракан тараканом, не лучше и не хуже, а она виснет на шее хомутом!
Стоило Гришке подумать о жене, как она и появилась в двух шагах. Гришка даже вздрогнул, увидев знакомое голубое платье и плюшевую накидку. Не замечая его, глядя себе под ноги, на выщербленный тротуар, Анютка быстро шла по улице чуть впереди него. Гришка вспомнил о том, что оставил жену утром в постели, сонную и явно не собиравшуюся продирать глаза. Стало быть, он за порог, а она следом? И торопится куда-то так, словно пятки горят. Изрядно изумлённый и заинтересованный, он свернул вслед за Анюткой в тихий, пустой Гончарный переулок. Лица жены он не видел и лишь по её походке и по тому, как она теребила в руках маленький чёрный ридикюль, понимал, что она или взволнована, или напугана чем-то. Никакой родни в этой части города – Гришка знал точно – у Анютки не проживало. Может, любовника завела? Почему-то эта мысль восторга у него не вызвала. Шагая вслед за Анюткой по кривому узкому переулку, он не знал, что ему делать: то ли окликнуть её, то ли проследить, в какой из домов жена направится, то ли подождать, пока она оттуда будет возвращаться, и уже тогда подступиться с вопросами, то ли вовсе ничего не спрашивать, а идти дальше куда шёл…
Ознакомительная версия.
