– Ею редко пользуются, – пояснила Джейн и, помедлив, добавила: – Говорят, леди Елизавета сама захотела поселиться именно здесь. Судя по всему, в тех же самых комнатах, где жила, когда приезжала ко двору навестить отца.
Отдаленная безлюдная галерея, в которой не кишели толпы вездесущих придворных и слуг, могла похвалиться разве что прекрасным видом на реку. Ежась от ощутимого холода, мы подошли к прочным дверям, украшенным потускневшей позолотой. Стражи у дверей не было; я постучал по филенке, и гулкое эхо разнеслось в тишине. По ту сторону двери кто-то зашаркал, внутренняя створка осторожно приоткрылась, и дрожащий женский голос спросил:
– Кто там?
Я узнал Бланш Парри.
– Мастер Бичем. Мне нужно видеть леди Елизавету.
Наступила нерешительная пауза. Я вдруг сообразил, что Бланш не знает моего фальшивого имени, и, слыша, как она торопливо, вполголоса расспрашивает кого-то, повернулся к Джейн:
– Будьте добры, сообщите ее величеству, что я вернусь с ее высочеством, как только она будет готова идти.
Джейн надулась. Я припомнил ее слова о том, что Елизавете следовало бы подчиниться воле королевы, и понял, что моя спутница предвкушала, как своими глазами увидит унижение строптивой принцессы. Мне стало грустно оттого, что эта юная душа, едва вступившая в жизнь, уже впитала ядовитые испарения двора, где наслаждаться чужим позором было излюбленным времяпрепровождением.
– Что ж, хорошо, – сказала она без особой убежденности и пошла прочь, то и дело оглядываясь на меня, ожидавшего, когда отопрут дверь.
Убедившись, что Джейн отошла достаточно далеко и ничего не сможет подслушать, я проговорил:
– Мистрис Парри, это я, Брендан. Откройте.
Тотчас лязгнули засовы, и я увидел осунувшееся лицо приближенной дамы Елизаветы, второй после мистрис Эшли женщины, которой она всецело доверяла. Мистрис Парри находилась при Елизавете с тех самых пор, когда та была еще ребенком. Она была всего лишь немолода, не больше сорока шести лет, но сейчас выглядела древней старухой, глаза ее ввалились от постоянного недосыпания, из-под капюшона выбивались седеющие пряди. Скрюченными, словно когти, пальцами она схватила меня за руку, втащила в комнату и захлопнула дверь, тут же снова заперев ее на все засовы, точно опасалась вторжения.
– Что происходит? – с тревогой спросила она. – Скажи правду! Ее хотят арестовать?
Я покачал головой. Ко мне бросился Уриан и ткнулся длинной мордой в мою ладонь, настойчиво требуя ласки. Гладя пса, я окинул взглядом комнату. В великолепное эркерное окно щедро лился дневной свет, стены были до потолка затянуты гобеленами, пол устлан коврами. Среди изысканной мебели в беспорядке стояли дорожные сундуки, и юная служанка, запыхавшись, набивала их одеждой, подсвечниками и прочим имуществом. Кроме нее и мистрис Парри, в комнате не было никого – ни дам, ни фрейлин.
Я повернулся к мистрис Парри:
– Где ее приближенные дамы?
– Ушли, – досадливо вздохнула она.
Видно было, что бедняжка держится из последних сил.
– Ее высочество у себя в спальне; она прогуливалась в галерее, как обычно по утрам, когда одна из этих несносных женщин явилась сообщить ей, что графа Девона хотят арестовать. Все прочие, едва услыхали об этом, бежали, точно крысы с корабля, бросив ее высочество одну. Она велела нам укладывать вещи, а сама заперлась в спальне. Она считает, что после графа придут за ней. Это правда?
– Пока что нет, – ответил я и направился к узкой двери, которая, судя по всему, вела в спальню. Уриан последовал за мной.
– Она никого не хочет видеть, – предостерегла мистрис Парри.
Я постучал в дверь:
– Ваше высочество! Это я. Прошу, впустите.
Ответа не последовало. Я вновь постучал.
– Откройте! Меня послала ее величество.
Спустя несколько секунд напряженного ожидания я услышал, как повернулся ключ в замке, и, толкнув дверь, вошел в крохотную спальню. Здесь было темно – ни окна, ни горящих свечей, лишь на пристенном столике теплилась тростниковая лучина, которая не столько освещала комнату, сколько дымила. В полосе света, хлынувшего в дверной проем, я разглядел неубранную кровать с балдахином и на полу еще один сундук. Рядом с ним сидела на корточках Елизавета среди сваленных грудой книг. Принцесса поочередно просматривала их, одни укладывала в сундук, другие бросала в сторону. Неподалеку стояла явно перепуганная другая служанка; она, по всей видимости, и отперла мне дверь.
Я знаком велел ей выйти, оставив дверь открытой. Уриан подбежал к Елизавете и заскулил. Принцесса рассеянно погладила его; волосы ее были спутаны, под краем темной юбки я мельком заметил узкую босую ступню. В спальне царил ледяной холод, но Елизавета не удосужилась обуться.
– Молчи, – бросила она прежде, чем я успел открыть рот. – Я не желаю этого слышать. Мне нужно решить, какие из книг я возьму с собой в Тауэр.
– Вас не отправят в Тауэр.
Я шагнул ближе, понизив голос; слышно было, как в соседней комнате мистрис Парри отдает приказания служанкам.
Елизавета повернулась ко мне; впадины глаз на ее пепельно-бледном лице были непроглядно черны.
– Значит, она отошлет меня прямиком на плаху?
– Она отошлет вас от двора. Не знаю, куда именно, но сначала она…
– Хочет меня допросить. Должна ли я отвечать на ее вопросы перед всем двором?
Я молчал. Я смотрел в глаза Елизаветы, покуда она не отвела взгляд и не принялась снова с показным усердием перебирать книги. Затем я услышал ее тихий голос:
– Она послала тебя, стало быть, ты не потерял ее благосклонности. Означает ли это, что другое наше дело благополучно разрешилось?
– Да. Я вручил письма ее величеству. Арест Кортни будет на моей совести… но – только Кортни. – Я выдержал паузу. – Дадли пока ничего не грозит, хоть он этого и не заслуживает.
Приглушенный вздох вырвался у Елизаветы, и она вновь обратила на меня свой пронизывающий взгляд.
– А мое письмо?
– Его там не было. Дадли, должно быть, оставил его у себя.
Глаза ее сузились. Она испытующе оглядела мое лицо в побоях:
– Это его рук дело?
– Это – в том числе. Впрочем, ему досталось больше.
Губы Елизаветы дрогнули в жалком подобии улыбки:
– Полагаю, он был не слишком рад тебя видеть.
– Можно сказать и так. Он винит меня во всем, что произошло с ним самим и со всем его семейством. Заявил, что придет время и он заставит меня за все расплатиться.
– Этого следовало ожидать, – кивнула Елизавета. – Роберт никогда не признавал своей вины, если ее можно было переложить на чужие плечи.
Она встала. Платье ее измялось от сидения на полу.
– Итак, – проговорила она, – услышал ты от него что-то, помимо пустых угроз и бессмысленного бахвальства?
