— Я тоже ненавидела бы тебя, если бы не любила.
Их губы слились в страстном поцелуе, и она почувствовала, что к ней возвращается то, что она так беспечно отшвырнула прочь. Она знала, что их поцелуй — залог будущего… если они доживут до следующего дня. Внезапно Бартли захохотал, этот смех ей был слишком знаком.
— Тамар, — сказал он, — мы не можем умереть. Мы должны бросить вызов испанцам. У нас есть порох и мушкеты, пушки и ядра. Мы постоим за себя. Ты вместе с детьми спускайся в каюту и оставайся там, покуда я не приду. А я обязательно приду. Обещаю тебе, я буду сражаться, как никогда прежде. Я не должен умереть, как раз когда собираюсь начать жизнь с тобой.
— Мы не должны умереть, — с жаром проговорила Тамар. — Видит Бог, мы не должны умереть.
На рассвете вся команда высыпала на палубу, и тревожные взгляды всех обратились к горизонту. Но испанский корабль исчез.
«Либерти» продолжал свой путь.
Каждый день моряки задавали вопрос: «Когда же мы наконец увидим берег?»
— Может, через неделю… может, раньше, может, позднее…
Через неделю! Они плывут уже три месяца! Вокруг лишь бурное море, но земля может показаться в любой день.
Они пристально изучали карту, которую капитан Смит составил десять лет назад. Названия на картах приводили их в восхищение: Плимут, Оксфорд, Лондон, река Чарлза, Саутгемптон, а далее, вдоль побережья — Дартмут, Сандвич, Шутерс-хилл и мыс Елизаветы. До чего же знакомо звучали эти названия!
— Видишь этот мыс, Кейп-Джеймс. Вначале он назывался Кейп-Код, потому что вокруг него полным-полно трески. Мы наберем там свежей трески вместо соленой сельди. Мясом там тоже можно будет запастись. И пиратов можно будет не опасаться. Там нас не захватят ни испанцы, ни турки… или датчане… и французы.
— А дикарей там не надо опасаться?
— Нет. Они люди мирные. Вы видели юную принцессу, которая прибыла в Париж?
После той страшной ночи Тамар была в постоянном напряжении. Она думала не о новой стране, а о Бартли. Она уже не могла обманывать себя и понимала, что любит его.
Но у нее были дети. Она была женой Хьюмилити Брауна. Как могла она вернуться с Бартли в Англию?
Хьюмилити заметил в ней перемену. Он раздражал ее еще сильнее. Она постоянно затевала ссоры, делающие их совместную жизнь невыносимой. «Если бы он не был таким хорошим человеком, — думала она, — я не старалась бы ранить его так больно и не ненавидела бы его так сильно».
Она в самом деле ненавидела его и желала своему мужу смерти. Его смерть была бы для них счастливым исходом. Она пристально смотрела на Хьюмилити. Он казался больным, это путешествие изнурило его, лишило сил, а он и без того не отличался крепким здоровьем. Он часто постился, она считала, что он накладывает на себя епитимью за «гадкие мысли», связанные с ней.
«Быть может, — думала Тамар, — он не такой уж хороший человек, каким я его считала. Если я смогу доказать это ему, я почувствую себя менее виноватой в том, что обижаю его». Чем больше она думала о своем муже, тем сильнее ей хотелось доказать ему и себе, что он не лучше других мужчин. Чем ближе корабль приближался к Новому Свету, тем настойчивее преследовала ее эта мысль.
Однажды вечером, когда они сидели в каюте, он вдруг, пристально поглядев на нее, сказал:
— Тамар, что с тобой случилось? На протяжении нашего путешествия ты постепенно менялась и становилась все более похожей на дикую девицу, какой была до обращения на путь истинный. Я чувствую, что должен наставлять тебя. Прошу тебя, позволь мне руководить тобой.
— Мне… нужна твоя опека? — воскликнула она. — Взгляни на меня! Со мной все в порядке. Я никогда не чувствовала себя лучше. А ты похож на мертвеца. Скорее тебе нужно моя опека!
— Я имею в виду духовную опеку. Тело твое здорово. А здорова ли твоя душа?
Потом наступил кульминационный момент, к которому, как она позднее решила, вела вся ее жизнь с Хьюмилити.
Была спокойная ночь, она лежала в своей каюте, когда вошел Хьюмилити. Как обычно, он опустился на колени и стал молиться, прежде чем забраться на верхнюю койку.
Глядя на него, она почувствовала, что дьявол подталкивает ее, заставляя показать ему: несмотря на все его прекрасные слова и высокие идеалы, он ничем не лучше других мужчин. Она докажет ему, что он такой же мужчина, как Бартли. Что разница между ними состоит в том, что Бартли ведет себя свободно, ничего не скрывая, не заботясь о том, что о нем подумают. А Хьюмилити заворачивается в плащ благочестия. Ей хотелось сорвать с него этот плащ, выставить его напоказ не только перед собой, но и перед другими. Тогда, быть может, он перестанет бормотать над ней молитвы, предлагать ей свою опеку, думать про себя: «Слава Богу, я не такой, как другие мужчины».
— Хьюмилити, — сказала она и протянула к нему руку.
Нежность, прозвучавшая в ее голосе, поразила его. Света свечи было достаточно, чтобы видеть ее волнующую красоту. Ее длинные волосы рассыпались по плечам, грудь была обнажена.
— Что тебя беспокоит, жена? — спросил он хриплым голосом.
Она взяла его за руку.
— Сама не знаю. Быть может, то, что вы обращаетесь со мной не как с любимой женой, а как с женщиной, которая должна рожать детей. Вы молитесь, прежде чем заключить меня в объятия: «Сделай, чтобы эта женщина зачала». «Эта женщина»! «Зачала»! Это не слова возлюбленного. Я не любима, как другие женщины.
— Я люблю тебя, — ответил он, — и теперь люблю… как должно мужу возлюбить свою жену.
Она наклонилась вперед и, обольстительно улыбаясь, обвила рукой его шею.
— Вы любили меня со страстью, — сказала Тамар. Он закрыл глаза, а она рассмеялась над его трусостью.
— Я был предназначен Господу, — ответил он, — женитьба не для меня, я воздерживался от любви плотской, от похоти. Господь благословил наш союз. Ведь у нас трое детей и ты носишь четвертого.
Тамар приблизила губы к его уху и прошептала:
— Я хочу, чтобы меня любили ради меня самой… а не ради детей, которых я могу нарожать.
— Вы должны молиться, жена моя.
— Нет, я не стану молиться, — усмехнулась она. — Это вам, Хьюмилити, надобно молиться. Молитесь. Прижмитесь ко мне и молитесь.
— Вы — соблазнительница.
— А вы не должны быть трусом, Хьюмилити. Поглядите на меня. Мои ночи одиноки, потому что мой муж думает не о своей жене, а о детях.
— Почему вы вдруг надумали соблазнить меня? — удивился он.
— В самом деле, почему? Почему мужчины соблазняют женщин, а женщины — мужчин? Обнимите меня, Хьюмилити, и я объясню вам. Я слишком долго была одна.
Казалось, ею овладело безумие. «Я и Бартли вовсе не хуже его, — думала она. — Ни один из нас не слишком хорош… и не слишком плох. Я не позволю ему благодарить Бога за то, что он лучше других. Сейчас он узнает, что ошибался».
