Опустошив стакан, из которого поднимался пар, молодая женщина с живостью обратилась к Матильде:
— Не пора ли сказать Арно?
— Да, конечно. Сейчас пойду. Вы не хотите, дочка, чтобы для малыша подыскали кормилицу?
— Нет, нет, не нужно! Я же сказала, что буду кормить своего ребенка сама. Я знаю, что во Франции это не принято, да и у нас тоже, но я твердо решила, что будет так.
Матильда давно поняла, что за изысканной вежливостью невестки может порой скрываться непререкаемая твердость. Она не стала настаивать.
— Как пожелаете, дорогая; сейчас я позову к вам Арно, — заторопилась она.
Идти за ним пришлось недалеко.
— Ну как?
— У вас появился крепкий мальчик, сынок! Ваша жена, да и он тоже, прекрасно себя чувствуют.
В немного неловком, восхитившем Матильду порыве Арно обхватил ее руками и поцеловал так же горячо, как бывало, когда он был совсем маленьким и искал спасения рядом с нею.
— Я так рад!
— Мы все очень рады! Этьен будет в полном восторге! Вы сделали нам прекрасный подарок, вы понимаете это? Это также и прекрасный подарок своего рода его величеству королю ко дню свадьбы принцессы Изабель: новый подданный!
— Это совпадение кажется мне хорошим предзнаменованием.
— Я в этом уверена.
— Могу ли я теперь войти к ней в комнату?
— Ну конечно!
В комнате, где жгли ветки розмарина и шалфей, чтобы не пахло кровью, для дезинфекции и приятного аромата, Арно, несколько снеснявшийся сборища женщин, находившихся тут же, подошел к кровати, на которой восседала его супруга. Джуния прижимала к груди их уснувшего сына.
— Он прекрасен, дорогая! Спасибо вам!
От такого блестящего ума, как Арно, можно было бы ожидать более оригинального выражения удовлетворения, но лучезарная неловкость всех молодых отцов парализовала его обычное красноречие. Охваченный нежностью, он склонился над младенцем, посмотрел на него, дотронулся пальцем до крошечной головки, Шелковистой и мягкой, улыбнулся и кончил тем, что поцеловал не ребенка, а его мать.
— Такой крупный мальчик, он не заставил вас слишком страдать, моя султанша? Когда я услышал ваш крик, меня всего перевернуло!
— С этим теперь кончено, Арно, кончено, и не будем об этом говорить.
Прелесть и излучение какого-то таинственного опыта, исходившие от молодой матери, произвели на Арно большее впечатление, чем он мог это представить.
— Как мы его назовем? — спросил он, подавляя желание взять ребенка на руки.
Они уже много спорили об этом и так и не пришли к согласию. Джуния сожалела, что нельзя дать ребенку египетское имя, но признавала требования христианского календаря.
— Пока я томился в ожидании появления на свет этого человечка, — сказал Арно, — мне пришла в голову одна идея. Раз уж он родился в день свадьбы мадемуазель Изабель с королем Наварры, почему бы не взять ему имя этого выдающегося сеньора? Такого крестного отца было бы иметь совсем неплохо, как мне кажется.
— Тибо?
— Что вы об этом думаете?
— Неплохо. Но не будет ли ваш отец разочарован тем, что имя его внука будет не Этьен?
В разговор вмешалась Матильда, растроганная деликатностью невестки.
— Нет, нет, дочка, — проговорила она, — так бывает, но не у нас. Это неудобно. Никто не станет возражать, если вы назовете своего сына Тибо, уверяю вас.
С улицы донеслись до постели молодой матери крики и смех людей, возвращавшихся с королевской свадьбы. После церемонии, окончившейся в соборе, толпа растеклась по всему Парижу, продолжая развлекаться в честь этого события.
Возвратились домой и метр Брюнель с Жанной. Этьен выглядел очарованным. Будущая крестная мать восхищалась.
— Какой день! — сказала она Бертрану, прибывшему вместе с Лодиной. — Свадьба принцессы Изабель, на которой мне повезло побывать, рождение нового крестника, да еще и письмо из Италии, полученное утром и сообщающее о возвращении Бернара Фортье!
— Я думала, что он уже вернулся несколько недель назад!
— Он задержался до окончания зимы из-за состояния дорог в горах и рассчитывает быть в Париже на днях, так он мне пишет.
— Какое из этих трех событий кажется вам самым важным, сестра?
Девушка сделала вызывающий жест.
— Догадайтесь!
— Это вовсе не трудно!
— Молчите же! Ничего-то вы не знаете!
Глядя на рассмеявшихся дочерей, Матильда подумала, что, возможно, этот день знаменует собою начало счастливого периода. Разве не приходят в ее дом простые радости без чрезмерных неприятностей? Сын у Арно, четверо у Бертрана, и еще один, ожидаемый в скором будущем, Кларанс, нашедшая свою тихую пристань, сияющая надеждой Жанна, умиротворенная Мари… оставалась лишь Флори.
После того ужасного февраля Матильда оставалась в Вансэе до середины марта, отчасти чтобы окончательно поправиться, а также чтобы окружить материнской заботой и разделить переживания дочери, которая в этом очень нуждалась. Совершенно подавленная ужасным концом человека, который до самого конца занимал такое необычное место в ее судьбе, но, может быть, еще больше утратой самой дорогой надежды, молодая женщина, исхлестанная ветрами событий, как куст во время грозы, не устояла бы перед этим роком, если бы ее не поддержала мать. Уезжая, Матильда с тревогой спрашивала дочь, когда они увидятся снова.
— Я приеду в Париж после того, как родит Джуния, чтобы повидать племянника, а может быть, племянницу, — говорила Флори с жалкой улыбкой. — Сообщите мне об этом, и я выеду к вам с Агнес, как только смогу.
Не признаваясь друг другу в этом, они обе считали, что лучше не тревожить слишком горьких воспоминаний присутствием на крестинах ребенка.
«Я через несколько дней напишу ей, — думала Матильда. — Хорошо бы, если бы, кроме появления на свет Тибо, нам представилась возможность сообщить ей о каком-нибудь другом важном для нее событии, которое не вызывало бы у нее горестных мыслей о другом ребенке!»
События послужили исполнению этого желания.
Не прошло и недели со дня шестого апреля, как метр Брюнель получил письмо, в котором его спрашивали, расположен ли он принять друга, возвращающегося издалека. Так заявлял о себе Бернар Фортье. Он был приглашен назавтра поужинать к ювелиру.
Жанна восприняла эту новость с кажущимся спокойствием. Догадываясь о волнении родителей, она решила не показывать им вида, что ждет от этого чего-то и для себя. С того дня как она получила письмо от Бернара, в котором он сообщал с торжественными недоговоренностями о своем возвращении, мысли ее беспрерывно вертелись вокруг этого известия, оставлявшего полный простор для всевозможных подозрений, от самых приятных до самых разочаровывающих.
