Щенок повел себя с ирландкой так, будто она была его старым другом, и всех нас заразила неиссякаемая энергия. Мы вывели щенка на луг, подальше от искушений кухонного костра, и сняли с него поводок. Со свирепым рычанием и радостным победным тявканьем он носился вокруг нас, неуклюже гоняясь за бабочкой, и тут же останавливался, чтобы рассмотреть наклонившийся цветок желтого мака.
Мы возились с ним, радуясь возможности побегать и посмеяться, а когда он свалился без сил, вывалив язык, мы плюхнулись на траву рядом с ним.
Отдышавшись, я спросила Бригит, как она поладила с Лавинией в паланкине. Она широко ухмыльнулась и призналась, что, похоже, Винни считает всех кельтов варварами, даже если они всю свою жизнь были христианами.
— Ты всегда можешь вернуться и поехать со мной, если она тебе сильно надоест, — напомнила я, но она покачала головой.
— Благодарю, но я останусь в паланкине. И очень надеюсь, что в следующий раз, когда нам будет нужно ехать так далеко, мы поплывем на лодке.
Грифлет оглянулся по сторонам, когда Бригит упомянула свою религию, и, поддавшись порыву, я спросила его, исповедует ли его семья христианство.
— Да, госпожа. То есть, христиане моя мать и я. Мой отец с детства был последователем Митры.
— Как же разные боги уживаются под одной крышей? — спросила я с любопытством, отгоняя Цезаря, вцепившегося в рукав моего платья.
— Вполне нормально. В основном по этому поводу суетятся епископы. Люди при дворе исповедуют самые разные религии.
Король Утер и его воины поклоняются богу воинов Митре, но есть и такие, кто верен старым обрядам, а кельтские и римские христиане собираются вместе на богослужение.
Это успокаивало — при таком разнообразии я, возможно, не буду ощущать неловкости.
Наступили сумерки, и я понимала, что Бригит захочет найти укромное место, чтобы прочитать вечерние молитвы. Думая, что Грифлет пожелает присоединиться к ней, я предложила им пойти помолиться вместе, а мы с Цезарем подождали бы их возвращения.
— Я буду находиться в поле вашего зрения, и от лагеря я не уйду, — добавила я, помня об ответственности, лежащей на Грифлете. Они отошли к ивам у ручейка, а щенок уютно прижался ко мне и заснул.
Вечер был ласковым и мирным и скоро в сумерках зазвучало громкое пение дрозда. Может быть, другие птичьи песни красивее или более искусны, но я не знаю ни одной звонче и радостней этой. Она разрасталась и разливалась в мягких сумерках, веселая, счастливая, победная, и так захватила меня, что я ощутила близость к богине. Улыбнувшись, я довольно потянулась, считая эту песню молитвой.
В темноте шатра я засыпала под крик кукушки. Неожиданно я подумала о том, где сейчас Кевин. Слышит ли он первые звуки весны? Даже сейчас я не могла допустить, что птицы унесли его в вечный сон Аннона, и если память в силах удержать человека на этой земле, я не должна забывать его никогда.
На следующий день после известия о коронации мы с Кевином ехали рысью по дюнам Рейвенгласса, вдоль берега, смеясь над стаями черноголовых чаек, окружавших нас с пронзительными и неодобрительными криками, когда мы проезжали мимо их гнездовий. Потом мы направились по тропинке к дальнему концу устья реки и по дороге спорили, справедливо ли то, что я не могу участвовать в таких важных событиях, как поездка вместе с отцом в отдаленные места страны или присутствие на посвящении в святилище.
— Это просто здравый смысл, Гвен. Ты не умеешь владеть мечом; ты не сможешь защититься в случае нападения, а в подобных случаях слишком опасно просить об этом воинов, когда им надо обороняться самим.
— Ну, значит, меня нужно было научить! Посмотри-ка на Будикку. Она защищала свою страну мечом и наголову разгромила римлян, когда повела против них армии. Или Венноланда, королева-воин из Корнуолла, надела доспехи и схватилась со своим мужем в поединке один на один, чтобы не позволить двум армиям убивать друг друга. Она победила в честной схватке!
— И убила верховного короля, — с ухмылкой сказал Кевин. — Может быть, именно тогда и решили запретить обучать женщин ратному делу.
— Глупости! Ни один кельт не подтвердит это. В конце концов, он сам накликал на себя беду: предал ее публично, и она имела право вызвать его на поединок. Нет, готова побиться об заклад, именно римляне превратили женщин в домашних клушек. Несмотря на все их самодовольство, клянусь, они боялись встретиться лицом к лицу с вооруженной женщиной.
— Я не виню их, — добродушно ответил Кевин, и я подумала, не сражаются ли ирландки рядом со своими мужчинами, как раньше. Я не успела спросить его об этом, потому что Быстроногая шарахалась в сторону от гадюки, уже уползавшей с тропинки. Кевин немедленно выхватил кинжал, но змея исчезла, и, поскольку она не собиралась нападать на нас, мы поехали дальше.
— Все-таки это несправедливо, — продолжала я с негодованием. — Став королевой, я буду ездить с воинами, когда захочу.
— До тех пор, пока твой муж не запретит тебе этого.
— Ни один муж не может запретить мне делать то, что я хочу, — вспыхнула я. — Может быть, я и не выйду замуж… Да и зачем? Если только ради детей? Но если я соберусь замуж, то выберу в мужья человека из Регеда, который будет повсюду брать меня с собой, а не оставлять дома, пока сам будет разъезжать и заниматься интересными делами. Если Гавейн присутствовал на посвящении, то и мне нужно было быть там, — настаивала я, не желая оставлять эту тему.
— Гавейн, моя дорогая, старший сын в роду, — резонно возразил мой спутник. — Его мать, кстати, является правящей королевой Оркнеев, но ее на церемонии не было.
— Ну, так ей следовало быть, — вскипела я, останавливаясь посмотреть, как цапля собирается проглотить лягушку. Это было не просто, потому что лягушка билась в клюве птицы, отчаянно дергая лапками. Она вовсе не собиралась без борьбы превращаться во вкусный завтрак.
Точно так же я не могла смириться с тем, что женщины отсутствовали на церемонии посвящения. Меня поразило, что там не было Моргаузы. Ведь она была не только правящей королевой, но и приходилась сводной сестрой новому верховному королю И родной сестрой Владычице Озера. Будь я на ее месте, ничто, кроме родов, не удержало бы меня от присутствия на церемонии. Я сомневалась, что Моргауза носила ребенка, когда умер ее муж, иначе она объявила бы об этом, потому что сейчас Артур должен был заботиться обо всех детях Лота. Какова бы ни была причина ее отсутствия, я была уверена, что это произошло по ее собственной воле, а не потому, что она была женщиной.
