Он не проклинал судьбу. Дети рождаются от любви или обычного совокупления, с защитой французских кондомов или без таковой, и мужчина, очутившись в женских объятиях, иногда не помнит себя. Нет, он злился на себя.
Джон остановился, привалился к дереву и с отчаянием понял, что ничего не изменилось. После всех девятилетних трудов и стараний стать человеком ответственным, исполнить свой долг по отношению к поместьям и семье, хорошо управлять доходами жены и своими, в личной жизни он оставался все тем же беспечным повесой, не думавшим о чувствах других людей, как и о последствиях своих поступков.
Джон опустился на землю и сжал ладонями виски. В ушах по-прежнему звенели жалобные вопли Эммы. Пусть она публично унизила его и себя, но во всем виноват он. Он один.
Нет, содержанки не должны влюбляться, но теперь ясно, что иногда такое случается. Виола пыталась сказать ему, объяснить, заставить его понять. Но он отказывался слушать, отказывался верить. Зато теперь остался лицом к лицу с грустной правдой и необратимыми результатами. Лицом к лицу с тем, от чего бежал всю свою жизнь: со слабостями собственной натуры.
Виола вышла за него, потому что любила. Доверяла. А он ей лгал. В то время ему казалось, что тут нет ничего особенного и что это ложь во спасение. Он не понимал, какую глубокую и незаживающую рану наносит ей!
Она спрашивала, любит ли он ее. В широко открытых, прелестных зеленовато-карих глазах плескалось столько надежды!
— Конечно, — отвечал он, смеясь, и с беззаботной улыбкой целовал ее. Ответ, который она так желала слышать. Что ж, очень удобно. К тому же, клянясь ей в любви, он легко получал желаемое. Будь на его месте отец, он бы тоже солгал. Не моргнув глазом.
Впервые в жизни Джон увидел себя в истинном свете. Ловелас, разбивающий сердца. Девять лет назад он получил сердце Виолы и бездумно разбил его, не зная, с чем играет.
Пегги Дарвин тоже его любила и как-то со смехом призналась в своих чувствах. Какая боль была в ее глазах, когда он ничего не ответил! Да, она была замужем. За человеком, который был к ней равнодушен. Ей так не хватало обычного тепла, и он с готовностью дал ей это тепло. А потом так же легко разорвал с ней отношения.
С тех пор прошло четыре года, но в тот день в лавке драпировщика во взгляде Пегги промелькнула тень того, что было в ее глазах, когда она сказала, что любит его. Тень того, что сегодня отразилось на лице Эммы. Тень того, что чувствовала к нему Виола, когда выходила замуж.
Виола!
У него заныло сердце. Для ее ран нет бинтов, нет лекарства. Теперь она возненавидит его с новой силой. Так же, как он ненавидел себя. Да и что тут удивительного?
Джон с силой потер руками лицо. Сейчас он не может вынести мыслей о Виоле. Не все сразу. У него появился сын, и прежде всего нужно решить, что с этим делать.
От этого не уйдешь. Он точно знал. И сам сказал Виоле: больше никаких побегов. Конечно, речь шла о ней и их браке, но теперь это относится ко всем аспектам его жизни.
Джон встал и зашагал обратно к дому. Подошел к конюшням, велел конюху оседлать коня и поехал в Фолстон.
К тому времени как Энтони нашел сестру в саду, ее слезы уже высохли. Он сел рядом на каменную скамью. Долго смотрел на нее и ребенка, прежде чем сказать:
— Я мог бы убить его, но не думаю, что тебе этого хочется.
— Нет. — Виола слегка улыбнулась и подняла глаза. — Но спасибо за предложение. Очень благородно с твоей стороны. Ты хороший брат.
— Если это послужит тебе утешением, знай, что он порвал с мисс Роулинс еще до начала сезона. Это я точно знаю.
— Я тоже, — вздохнула Виола. — Понимаешь, я люблю его. Всегда любила. Даже когда ненавидела.
Энтони обнял ее за плечи.
— Хочешь, я увезу тебя отсюда?
Виола вот уже целый час обдумывала то же самое. Представляла мужа, обаятельного человека, который мог превратить каждый день в маленькое чудо. И пыталась соотнести его с тем мужчиной, который с каменным лицом стоял на ступеньках крыльца, не глядя на несчастную женщину, рыдавшую у его ног. И вдруг с внезапной ясностью поняла, что это было лицо терзаемого муками человека, который хотел исправить содеянное зло, но не знал как.
Виола встала.
— Нет, Энтони. Я никуда не поеду. И хотела бы, чтобы вы все возвратились в Лондон. Мы с Хэммондом должны все уладить между собой.
— Уверена? — спросил Энтони, тоже поднимаясь.
Виола посмотрела на ребенка. Сына своего мужа. Его связь с Эммой Роулинс осталась в прошлом, закончилась еще до того, как он вернулся к жене. Не стоит осуждать его за прежние грехи. Прошлое невозможно изменить. Главное — это их будущее.
Она достаточно хорошо знала Джона. Узнав о существовании сына, он сделает для него все возможное. Поскольку Эмма оставила ребенка здесь, ясно, что ей он не нужен. Ребенок останется в Хэммонд-Парке. И Виола тоже.
Это означало, что теперь она — мать. Нужно многое сделать. Привести в порядок детскую. Нанять кормилицу и няню.
Виола поцеловала малыша и дала молчаливую клятву стать для него настоящей матерью. Пусть женщина, родившая мальчика, не задумываясь бросила его, Виола будет его любить и сделает счастливым.
Она подняла глаза и тихо проговорила:
— Уверена.
Эмма остановилась в «Черном лебеде». Джон протянул визитку жене хозяина гостиницы и остался ждать в гостиной, пока та относила ее в номер Эммы. Эмма спустилась вниз через десять минут и, закрыв за собой дверь, прислонилась к стене.
— Ребенок твой, — тут же заявила она. — Или собираешься это отрицать?
Ее лицо было бледным. Глаза распухли от слез. Ненависть была ощутимой, боль — очевидной, любовь к нему — неоспоримой.
— Нет, — покачал головой Джон, — я тебе верю. — Повертев в руках шляпу, он поднял глаза. — Мне жаль, Эмма, — просто сказал он. — Так жаль…
Она пересекла комнату и опустилась на диван. Джон сел рядом. Эмма упорно рассматривала сцепленные руки.
— Считаешь, что этим извинением можно все исправить?
— Нет, — покачал головой Джон, отложив шляпу. — Но мне недавно сказали, что я хотя и мастер громоздить всякую чепуху, не слишком умею вести беседу о проблемах значительных. Полагаю, извинение что-то значит. Я должен просить у тебя прощения. И не только. Мой долг перед тобой огромен.
На ее руку упала слезинка.
Он не имеет права сбежать. Джон вынул платок и протянул ей.
— Я не знал о ребенке.
— Прочти ты хотя бы одно мое письмо, узнал бы.
— Я прочел несколько первых. Почему ты не сказала сразу?
Эмма шмыгнула носом, промокнула глаза и, не глядя на него, пробормотала:
