Ознакомительная версия.
— Очень в твоем духе, Лемерль, — без прежнего пыла отозвалась она. — Что случится за время моего отсутствия? Очередное явление Нечестивой Монахини? Очередная месса с плясками? — Она снова покачала головой. — Я же тебя знаю, — тихо продолжала она. — Просто так ты ничего не делаешь. Ты обязательно истребуешь долг, потом еще раз, потом…
— Милочка, ты заблуждаешься, — перебил я. — Вылазку я предложил лишь из заботы о тебе. Жюльетта, ты для меня не опасна, ты уже замешана в этой истории не меньше моего.
— Кто замешан, я? — Жюльетта вызывающе подняла подбородок, но в глазах у нее плескался страх.
— Твое молчание само по себе доказывает, что ты виновата. А историю с колодцем ты забыла? А отравление сестры Клементы? Про обет целомудрия я уже не говорю… — Я сделал эффектную паузу.
Жюльетта не ответила. Ее щеки залил густой румянец.
— Уверяю, в колдовстве тебя могут обвинить за любой из этих грехов. Шанс навредить мне ты давным-давно упустила. Сейчас никто на свете не настроит сестер против меня.
Жюльетта понимала, что это не пустые угрозы.
— Я непоколебим и безмятежен, как скала, — проговорил я. — Как якорь в бурю.
Долгая пауза.
— Зря я шанс упустила, — наконец сказала Жюльетта. — Зря не изобличила тебя.
Резкими словами меня не обмануть: глаза ее светились восхищением.
— Милая, ты бы не осмелилась.
Ее глаза ответили полным согласием.
— За последние недели Перетта очень мне помогла, — сказал я. — Она ловкая, почти как ты в свое время, и сообразительная. Когда вы впервые увидели Нечестивую Монахиню, она пряталась в склепе. Она была там все время, что вы обыскивали склеп, — таилась меж гробами.
Жюльетта вздрогнула.
— Но раз ты так сильно за нее беспокоишься, может… — Я притворился, что взвешиваю «за» и «против». — Нет, Жюльетта, я не откажусь от ее помощи. Даже тебе в угоду.
Жюльетта проглотила наживку.
— Сам же говоришь, что есть способ.
— Нет, увы, нет.
— Ги!
— Нет, Жюльетта. Зря я об этом заикнулся.
— Ну, пожалуйста!
Пред ее просьбами я не мог устоять никогда. Столько такта, изящества — истинное удовольствие для гурманов.
— Пожалуй, но только если ты…
— Что? Что?
— Если ты займешь ее место.
Щелк! — это ловушка захлопнулась. Жюльетта обдумывала услышанное. Она не дурочка, понимает, что ее ловко обработали. Но тут же еще ее доченька…
— Флер на материк не увозили, — вкрадчиво сказал я. — Она гостит у семьи рыбака в трех лье отсюда. Ты могла бы через час с ней свидеться, если…
— Травить никого не стану, — перебила Жюльетта.
— Это и не понадобится.
Шаг за шагом она сдавала позиции.
— Если соглашусь, клянешься, что перестанешь использовать Перетту?
— Конечно! — Умение делать честные глаза — моя гордость. Так смотрят люди, ни разу в жизни не мухлевавшие в кости или в карты. Неужели я еще не потерял навык? После стольких лет!
— Всего три дня! — пообещал я, чувствуя ее сомнения. — Три дня до воскресенья, а потом все кончится, слово даю.
— Три дня, — эхом повторила она.
— Потом Флер вернется к тебе навсегда. Все станет как прежде или… Поехали со мной, если хочешь.
Ее глаза загорелись не то от страсти, не то от презрения, но она не ответила.
— Разве это не здорово? — спросил я медовым голосом. — Снова пуститься в странствия. Снова быть Эйле. Быть самой собой. — Дальше шепотом. — Быть нужной мне как воздух.
Жюльетта промолчала, но я почувствовал, как спадает ее напряжение, и легонько коснулся ее щеки.
— Три дня, — повторил я. — Ну что может случиться за три дня?
Искренне надеюсь, что многое.
Как и обещал Лемерль, Флер ждала меня в трех лье от монастыря. Низенький домишко солевара с крытой дерном крышей и белеными стенами притаился за высоким гребенщиком. Я раз сто проходила мимо и не замечала его. За домом щипал траву кудлатый пони, рядом в большой деревянной клети держали бурых кроликов. Соляные болота, словно ров, окружали домишко со всех сторон. К колышку привязали две плоскодонки — на них подплывали к полям. В камышах стояли цапли, в пожелтевшей траве стрекотали цикады.
Лемерль знал, что я не брошу Перетту, и сей раз меня не сопровождал. Сей раз меня караулила Антуана, хитро щурившаяся из-под взмокшего от пота вимпла. А я, получается, караулю ее? Убийца и отравительница — подруги неразлейвода. У Флер при виде меня заблестели глазки. Я прижала дочку к себе, чтобы слиться с ней воедино и никогда не разлучаться. Кожа у доченьки нежная, поразительно смуглая по контрасту с выгоревшими добела волосами. Как хороша моя девочка! Красное платье ей уже коротковато, а на коленке свежая ссадина.
— В воскресенье, — прошептала я ей на ухо. — Я постараюсь забрать тебя в воскресенье. Жди меня здесь, у кустов гребенщика. Это наш секрет, Флер. Никому не говори, что я приду.
Лемерль меня, конечно же, провел. Он устроил новый спектакль, я поняла это по запаху гари и ладана, едва вернувшись от Флер. «Еще одна месса с плясками! — взволнованно вещала сестра Пьета. — Даже безумнее первой!» В ответ на мои расспросы она поведала о всеобщем экстазе, о том, как в нее саму вселился похотливый демон, о том, как несчастные сестры со звериным воем опустились на колени под действием нечистой силы, возмущенной святым причастием.
Со слезами на глазах говорила Пьета о сестре Маргарите, которая, как ни молилась, на мессе плясала так, что ноги в кровь стерла. Отец Коломбин огнем очищал кишащий нечистью воздух, но за пыл и рвение демоны повергли его на колени.
«Сейчас с ним мать Изабелла», — продолжала Пьета. Едва развеялись злые чары, едва глас отца Коломбина пробудил сестер от безумного наваждения, они растерянно воззрились друг на дружку. Тут отец Коломбин и упал на колени, страницы Ritus exorcizandi[46] посыпались из рук его. Воцарился хаос — сестры в панике ринулись к нему на помощь, решив, что демоны одолели и его.
«Нет, дело не в демонах, а в переутомлении», — заверила меня Пьета. К вящему облегчению сестер, отец Коломбин поднялся, воздел дрожащую руку и объявил, что нуждается в отдыхе. Он милостиво позволил сестрам отвести себя в сторожку, где сейчас восстанавливает силы. В окружении книг и священных реликвий отец Коломбин ищет новые пути избавления от невзгод наших.
Думаю, спектакль удался. Нет, скорее то была репетиция воскресного представления, только зачем Лемерль меня удалил? Неужели бахвальству вопреки его страшит, что я о чем-то догадаюсь? Вдруг часть утреннего спектакля для моих глаз не предназначалась?
Ознакомительная версия.
