– Отказав мне от дома, он еще запретил видеться с Амброузом. Это действительно очень похоже на развод.
Натаниел едва удержал крепкое словцо.
– Марденфорд – сущий мерзавец. Ты ведь словно мать мальчику. Он жертвует счастьем своего ребенка.
– Да. Похоже, собственная гордыня ему дороже, чем сын. Это очень беспокоит меня. Боюсь, Амброузу не будут уделять должного внимания теперь, когда я ушла.
Шарлотта постаралась спрятать грусть, но ее выдавали глаза. Ему так хотелось остаться с ней наедине, чтобы их не видели люди, тогда бы он смог снова обнять и утешить ее.
Однако это ничего бы не решило. Как только объятия разомкнутся, она снова почувствует горечь от утраты ребенка, которого она любила как своего собственного. Именно их объятия стоили ей этой потери.
Они молча сидели на лошадях, легкий ветерок доносил запахи весеннего воскрешения природы. Ароматы весны заполнили пустоту, образовавшуюся у него в груди, где эхо радости сливалось с медленной грустной мелодией песни их последней ночи.
Натаниел знал, что должен был сделать, но внутри его все сопротивлялось. Его взгляд остановился на лице возлюбленной.
– Он смилостивится в отношении ребенка, я уверен, если наш роман закончится. По крайней мере, на этот счет он изменит свое решение. – Слова почти застревали у него в горле.
Шарлотта ответила не сразу. Она смотрела на отдаленную аллею и парад светского общества на ней, затем обратила взгляд на него.
– Я думала об этом.
Ну разумеется. Любая мать поступила бы так же.
– Но не уверена, что смогу принять подобное решение.
Взгляд Шарлотты служил подтверждением их страсти яснее, чем ее слова. Он испытал гордость от ее признания. И безумную радость от того, что их тяга друг к другу столь сильна. Но Натаниел тут же подумал: а не пожалеет ли она вскоре об этом, взвесив цену?
– Не думаю, что он смягчится, – продолжала Шарлотта. – Ведь не только оскорбление, нанесенное его гордости, или его расположение ко мне вызвали столь резкий шаг. Он проявлял спокойствие, пока не заговорил о твоем расследовании. Тогда он так рассвирепел, что даже напугал меня. Он обеспокоен, Натаниел. Он так обеспокоен, что стал другим человеком. Чего он боится, что его могло так изменить?
– Возможно, он боится потерять что-то очень ценное. Ты одна можешь знать это.
Шарлотта покачала головой:
– Тогда, фигурально выражаясь, он бы оставил дверь приоткрытой. Дал бы мне шанс вернуться. Вместо этого – полное отречение. Он боится потерять что-то иное.
Две ночи назад Натаниел решил не задумываться, чем может быть это другое.
– Не сосредотачивайся на этом. Кто может знать, что у мужчины на уме в таких вещах? Может быть, это простая ревность.
– Не думаю, что ты сам веришь в это.
– Леди Марденфорд, вы опять пытаетесь досадить мне, заявляя, будто знаете, о чем я думаю.
Она не приняла его шутливый тон.
– Ты хочешь защитить меня, Натаниел, и это очень приятно. Ты сказал, что покончил с вопросами, потому что хочешь пощадить меня. Однако я думаю, что необходимо провести еще одно расследование.
Натаниел подавил вздох. Вел ли он или держал в руках вожжи, у него не было контроля над этой женщиной, когда ее ум начинал работать.
– Какое именно?
– Я хочу поговорить с тем наставником.
– Нет.
Шарлотта подняла брови. Другой блеск. Тот, старый, который он так хорошо знал, появился в ее глазах.
Нет, резкий тон не заставит ее подчиниться его власти. Натаниел попытался прибегнуть к иному, более мягкому тону, чтобы отговорить ее.
– Не думаю, что это разумно.
– Я не согласна. Ты сможешь найти его, Натаниел? Сможешь узнать, где он живет сейчас?
– Не делай этого, Шарлотта. Это ничего не изменит.
– Это ответит на вопросы, с которыми я не могу жить. Даже если бы Марденфорд не оттолкнул меня, я все равно постаралась бы найти этого человека. Страх моего шурина только усугубляет эту тайну и заставляет меня думать, что мой новый взгляд на прошлое, который ты мне подсказываешь, ошибочный.
Натаниел понимал необходимость его возлюбленной обрести это знание, но ему хотелось, чтобы она отступила. Он хотел одного – пощадить ее. Шарлотта никогда не просила о компромиссе, но он сразу принял его, когда непосильный груз лег на ее плечи. И вот она здесь и сейчас требует дальнейших действий вопреки здравому смыслу.
Шарлотта смотрела на него прямо и требовательно. Она казалась мягкой и ранимой, но за внешней хрупкостью все же скрывалась грозная леди Марденфорд. Натаниел видел ее решимость, так же как и смущение.
С ним или без него, она намеревалась поговорить с тем самым наставником.
– Я найду его, – заверил он возлюбленную. – Мы вместе выслушаем его историю.
Свадьба оказалась весьма многолюдной. Уже только семья представляла собой значительную группу, приехали и друзья из Лондона. Все присутствующие заполнили небольшую церковь в городке вблизи поместья Джулиана Хэмптона на побережье.
Шарлотта, наблюдая за началом церемонии, думала, насколько достойной и соответствующей случаю была простота окружающей обстановки. Не потому, что пышная процедура в Лондоне показалась бы фальшивой, учитывая обстоятельства этой свадьбы. Если бы сам Господь задумал соединить мужчину и женщину, этими людьми оказались бы Пенелопа и Джулиан.
Спокойный характер их венчания напоминал их любовь. Древние камни церкви символизировали долговечность их отношений и преданность друг другу.
Пен выглядела великолепно в розовом платье, которое она выбрала, и Джулиан был под стать ей, так же хорош собой. Но даже если бы они были одеты в лохмотья, Шарлотта все равно почувствовала бы, как ее горло сжимают спазмы от слез. Выражение лиц молодых красило их так, как не смогли бы украсить никакие туалеты. Пен сияла, в глазах Джулиана отражался триумф победителя – женщина, которую он так любил, наконец стала его.
Шарлотта была не одинока в своих чувствах. Когда Пен и Джулиан обменялись клятвами в верности и любви, в церкви наступила полная тишина.
Шарлотта смотрела на мужчин, которые присутствовали на церемонии. Лицо Леклера казалось напряженным: он явно сдерживал охватившие его чувства. Данте, который оставил Флер и младенца в Леклер-Парке, чтобы присутствовать на свадьбе сестры, улыбался, довольный тем, что Пен наконец-то обретет счастье, которого заслуживала.
Взгляд Шарлотты остановился еще на одном мужчине. Не родственнике, но больше чем друге. Он сидел сбоку, его темные глаза следили за церемонией; классический профиль словно рассекал воздух, а золотая корона волос выделяла его среди окружающих. Его можно было принять за человека, случайно оказавшегося в церкви.
