— О свет очей моих, радость утра, чернота ночи, желанность неги! Пусть каждый день твоей жизни сияют мне твои глаза. И пусть умру я от счастья, насладившись светом твоей любви…
— Не умирай, прекрасный мой супруг. Живи и дай мне радоваться жизни вместе с тобой…
Четвертое платье, солнечно-желтое, зажгло искры в глазах всех, кто радовался вместе с женихом и невестой.
— О Аллах, — только и смог сказать пораженный Мераб, — ты своей несравненной красотой затмеваешь все светила небосвода…
— Моя красота лишь для тебя, о мой супруг…
Пятое одеяние, оливково-зеленое, сделало Хаят нежной, как побег бамбука. Шестое, синее, пронзило сердце Мераба, словно острое копье. И наконец появилась прекрасная жена халифа в седьмом одеянии, белом, затканном золотыми нитями. И стали жених с невестой рядом, словно две половины одного целого, словно клинок и ножны, с самого первого мига своего предназначенные друг для друга. Так предписывала традиция, и так оно и оказалось наяву.
— Я клянусь всем святым для меня, что с этого дня я твой, о моя великолепная супруга! И да будет мне порукой вся сила Аллаха милосердного, я не отступлюсь от этой клятвы даже в тот миг, когда придет к нам Усмирительница собраний…
— Я клянусь своей жизнью, солнцем в летний день, луной в светлую ночь, звездами, сияющими тысячи лет, что буду делить с тобой всякий день моей жизни… И да смилуется над нами судьба во веки веков, подарив жизнь, о какой сложат тысячу и одну легенду!
Не было в этих словах ни капли фальши, ни грана лицемерия. Ибо говорились они от чистого сердца, словно и не повторяли слова, предписанные древним обычаем. Руки их перевязали белым шелком и открыли двери в опочивальню. Сегодня туда могли зайти лишь они вдвоем.
Тихо закрылись за спиной халифа и его жены высокие двери, за которыми остались шум и музыка, пожелания долгого счастья и любви. Наконец жених и невеста были вдвоем. И поняли, что в этот миг нет в целом мире никого счастливее их.
Мераб закрыл за собою двери и устремил на девушку долгий взгляд… Хаят не шелохнулась. Она едва дышала, вдруг ощутив, что напугана, невероятно напугана, как кролик перед ликом удава… или как невеста, в первый раз в жизни увидевшая своего жениха и гадающая, что принесет ей этот совершенно незнакомый человек: счастье или горе. Девушка застыла, словно прекрасная мраморная статуя.
— Воистину, только во сне может привидеться столь совершенная красота, — наконец прервал Мераб тягостное молчание. — Мне на миг даже показалось, моя Хаят, что ты не живая девушка, а прекрасная эллинская статуя! Но ты живая, моя греза и теперь моя жена во веки веков. Откройся же мне так, как положено жене. И дарует мне Аллах великий силы без границ, дабы более никогда ты не пожалела о том миге, когда дала свое согласие. Иди же ко мне!
Тон мужа показался юной жене весьма требовательным, и она почувствовала, что он сдерживается изо всех сил. В этот момент, словно для того, чтобы ее приободрить, он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Мераб по привычке был без тюрбана, волосы его оказались в беспорядке, а глаза, опушенные черными ресницами, сияли радостью.
Пальчики ее принялись медленно расстегивать жемчужные пуговки белого вышитого кафтана. И вот последняя жемчужинка легко выскользнула из шелковой петельки. Кафтан распахнулся.
Взгляд Мераба словно загипнотизировал девушку, которая едва дышала. Прежде чем она успела сбросить с себя одежду, он сам распахнул шелковые полы. Кафтан легко соскользнул на пол с тихим шуршанием. Юноша отступил на шаг и стал любоваться изгибами ее изящного юного тела.
— Во имя всех семи джиннов, почему ты боишься меня, моя греза? — вырвалось у Мераба.
— О муж мой, единственное счастье всей моей жизни, — отвечала Хаят, изумленная тем, что не потеряла дара речи. — Я так долго ждала тебя…
— Это слова традиции. Но почему ты, моя греза, моя душа, боишься меня? Меня, того, кого сама избрала?
— Должно быть, мой халиф, уже потому, что я избирала создателя мира, но не мужа для себя. Оказывается, я тебя, своего Избранника, вовсе не знаю. Но, похоже, судьба распорядилась так, что ждала и жаждала я только тебя.
Мераб с удивлением смотрел на жену.
— Ты меня не знаешь?! Ты избирала не мужчину? Как же это может быть?!
— Глупенький. — Хаят наконец улыбнулась. — Я избирала, о да, мужчину, сильного и решительного, готового принять решение и действовать без промедления, сильного своими бескрайними знаниями и жадного до знаний. Но никогда еще Душа Медного города не избирала себе мужа, спутника своих дней…
— И да будет счастлив тот день, когда я услышал твой зов! Ибо мне мало творить миры, мне хочется творить любовь, и творить ее лишь с тобой, о прекраснейшая из дочерей человеческих…
Хаят хотела было заметить, что она вовсе не принадлежит к человеческому роду, однако выражение глаз мужа остановило ее. «Воистину, сейчас я лишь простая девчонка, юная жена, впервые восходящая на ложе. А кем я была раньше… Не знаю, да и знать не хочу».
Юноша провел рукой по голове своей жены, снимая прозрачный газ накидки… Аллах, какие волшебные волосы! Он жаждал ощутить их мягкость на своем обнаженном теле…
— Никто и никогда не разлучит нас, волшебница! — твердо сказал Мераб. — Ты принадлежишь мне, мне одному, моя красавица!
Он привлек девушку к себе. Приподняв подбородок двумя пальцами, Мераб поцеловал, словно впервые пробуя на вкус, ее губы. Глаза затуманились желанием, когда язык его скользнул по нежным губам.
— О-о-о, ты сказочное, необыкновенное существо, — проговорил он. — Ты создана лишь для наслаждения. Лишь для этого Аллах сотворил тебя! — Одна рука его принялась ласкать ее левую грудь. — Сердце мое взывает к твоему, Хаят! — Ладонь его теперь гладила ее лицо, а чувственный низкий голос — душу, истерзанную долгим ожиданием. — Ты страшишься меня, моя дивная? Не нужно!
— Нет, мой любимый, ты сотворил меня, ты один. И сегодня мне хочется тебя столь сильно, будто не было никогда в этом мире других мужчин.
«И это чистая правда! Нет и не будет для меня в этом мире другого мужчины, кроме тебя, пылкий и страстный Мераб, создатель и халиф Медного города… Только ты, кто сотворил и меня такой, какая я есть сейчас».
Мерабу не надо было повторять столь ясных слов дважды. Нескольких движений хватило, чтобы сбросить с себя нарядное церемониальное платье. Совершенно нагой теперь, Мераб потушил стоявшую на столе свечу, разрешив только зареву разожженного еще днем очага мягко освещать затянутые прозрачным газом стены опочивальни.
