Эмма решила, что лучше ему поверить. Сэм перевел глаза на ее ноги. Обожженные подошвы немилосердно жгло, но сверху ступни онемели от холода.
Грум покопался в своей сумке, извлек на свет пузырек с отвратительно пахнувшей маслянистой жидкостью и смазал Эмме пятки. Средство тут же оказало успокаивающее действие.
— Сейчас пойду помогу господину. Сидите спокойно, я вернусь через пару минут. — Сэм выпрыгнул из кареты и взглянул на неподвижно лежащего в кювете человека. Он сам откатил его туда после того, как крепко ударил по голове. — Пожалуй, лучше прихватить тебя с собой, парень, — пробормотал он и поволок Луиса в поле.
Аласдэр стоял над Полем Дени. Длинный кучерской кнут лежал рядом с ним по земле. «Француз», скрючившись, лежал ни жив ни мертв.
Сэм швырнул Луиса на землю рядом с двумя другими бандитами. Те больше не представляли ни малейшей угрозы. Скованные страхом, они смотрели на дьявола с кнутом.
— Свяжите их, — коротко приказал Аласдэр. — Заткните рты и привалите к деревьям подальше от глаз. Пусть побудут здесь, их позже подберут.
Чарльз Лестер обрадуется, когда в его руки попадет Поль Дени.
Сэм и Джемми проделали работу с нескрываемым рвением. Аласдэр, снова почувствовав в избитом теле боль, ничем не мог им помочь. Он повернулся и поплелся к карете. Теперь каждый шаг давался ему с трудом.
Из последних сил подтянувшись, он взобрался в карету и рухнул на сиденье напротив Эммы. Закрыл глаза — дыхание вырывалось неровными толчками.
— Аласдэр! — Эмма подалась вперед, хотела схватить его за руки, но в то же мгновение вскрикнула: в кистях возобновилось кровообращение, и их возвращение к жизни оказалось невероятно мучительным. — Боже мой! — Она зажала руки меж колен.
В ту же секунду Аласдэр открыл глаза.
— Что с тобой, дорогая?!
— Руки! Снова начинают действовать! — И, робко улыбнувшись, постаралась пошутить: — Какие мы два жалких калеки! Хотела до тебя дотронуться и не смогла.
— И я хочу тебя обнять, но, пожалуй, не смогу, — в тон ей ответил молодой человек.
— Вот такое приключение я ни за что бы не хотела пережить опять, — снова улыбнулась Эмма. Девчонкой она всегда жаждала приключений и таскалась по пятам за Недом и Аласдэром, потому что убедила себя, что сами они обязательно попадут в приключение, а ее ни за что не возьмут.
Ответная улыбка затрепетала на губах Аласдэра.
— Знаешь, милая, это была такая передряга, которая никак не сойдет за приключение. Даже Нед бы с этим согласился.
— С тобой все в порядке? — Эмма посерьезнела. Аласдэр выглядел ужасно: серовато-зеленая кожа с восковым отливом, глаза — переполненные болью провалы.
— Я чувствую себя так, будто по мне проехали тяжеловозы, — грустно признался он. — Но Джемми уверяет, что у меня ничего серьезного. Синяки да пара сломанных ребер. — Аласдэр сделал несколько неглубоких вздохов и спросил: — Как твои ноги?
— Сэм их чем-то намазал, и они больше не болят. — Эмма присмотрелась к Аласдэру и тревожно нахмурилась. — Ты убил Дени?
— Не до смерти. Стоило бы, конечно. Но есть люди, кроме меня, которым захочется с ним потолковать.
— Надеюсь, они будут толковать с ним, как он толковал со мной, — кровожадно заметила Эмма.
— Мы готовы отправляться, сэр. — В открытой дверце кареты показалась голова Джемми. — Лошади запряжены. Куда ехать: обратно в Стивенейдж или в Лондон?
— А как же Мария? — встрепенулась Эмма. — Она сойдет с ума от беспокойства. Надо возвращаться в Стивенейдж.
— Нет, мы едем прямо в Лондон, — возразил Аласдэр. — Прежде всего следует устроить, чтобы забрали этих зверей. В Барнете мы сменим лошадей и наймем форейторов и кучера. А Сэм и Джемми отправятся в Стивенейдж предупредить Марию. Они организуют все для ее немедленного возвращения на Маунт-стрит.
— Слушаюсь, сэр. — Джемми захлопнул дверцу кареты и запрыгнул на спину лошади первой пары. Сэм щелкнул кнутом, и упряжка рванула вперед по узкой дороге.
— Там, в сумке у Сэма, есть коньяк. — Эмма показала на сиденье рядом с Аласдэром.
Он протянул руку, откупорил фляжку и сделал большой глоток. Затем поднес фляжку ко рту Эммы.
— Чертовски обидно! Я так хочу тебя обнять, но не действует ни единый мускул. И все произошло только из-за моей глупости.
— Никакой твоей вины нет.
— На постоялом дворе следовало быть настороже, — горько заметил он и отпил еще глоток коньяка, — поставить у дверей Сэма или Джемми… В последнюю минуту поменять комнату, чтобы сбить их со следа… Не спать… О, список можно продолжать до бесконечности.
Эмма нахмурилась.
— Ты рассуждаешь так, словно тебе постоянно приходится иметь дело с подобными вещами. Послушай, недавно я обнаружила, что мой брат был кем-то вроде шпиона и… и… — Эмма постаралась вспомнить, что говорил Дени. — И еще мастером шифровки. А ты, выходит, профессиональный телохранитель или что-то вроде этого.
Аласдэр покачал головой:
— Боюсь, что нет. Не профессионал, а безнадежный любитель. Я ввязался в это дело, потому что командиры Неда посчитали, что в качестве его лучшего друга и твоего опекуна я достаточно к тебе приближен, чтобы быстро отыскать документ. При удачном стечении обстоятельств я обыскал бы все твои комнаты и нашел бы стихотворение так, что ты бы об этом не узнала.
Эмма не проронила ни слова. Она была слишком уставшей и вымотанной, чтобы ясно мыслить, но ей не понравилось, что недели напролет люди, ничего о ней не знавшие, обсуждали ее и манипулировали ею. И еще не понравилось, что у Аласдэра был не единственный мотив вновь войти в ее жизнь.
— Почему ты согласился это делать? — спросила она через минуту.
— Ради Неда, — просто ответил он. — Нед умер из-за информации, которая содержалась в его стихотворении. Нельзя было позволить, чтобы он погиб напрасно.
Эмма кивнула. Против его слов возразить было нечего. И все-таки в душе у нее остался неприятный осадок: Аласдэр словно бы шпионил за ней. И не доверился ей, пока не заставили обстоятельства. Он был скрытен, как всегда.
Эмма закрыла глаза и постаралась вообще ни о чем не думать. Ступни заболели опять. И она не понимала, почему вместо того, чтобы ощущать радость и облегчение оттого, что кончился кошмар, ей захотелось по-детски заплакать.
Аласдэр отдался движению раскачивающейся кареты. Каждый толчок пронзал тело острой болью, но гораздо труднее оказалось переносить чувство вины и злость на себя. Он чувствовал, что Эмма расстроена, но не знал, как ее успокоить. Он положил ее израненные ноги к себе на колени и стал поглаживать. Только на это он был сейчас способен… Только так в своем ужасном состоянии мог ее коснуться.
