Она назвала себя, и в ту же минуту услыхала смех: смеялись мужчина и женщина.
Она отшатнулась; ей почудилось, что мозаичные стены вестибюля превращаются в решетки тюрьмы, из которой нет выхода.
Зашевелилась портьера, и какая-то фигура, вся в белом, сделала несколько шагов в ее направлении, бесшумно ступая мягкими туфлями.
– Алло! – раздался неуверенный, удивленный голос.
Сара оперлась рукой о ближайшую стену, чтобы не упасть; это единственное слово, произнесенное Жюльеном, произвело на нее ужасное впечатление; горькие мысли вихрем закружились в ее голове. Свидание любящих, их свидание с Жюльеном!
Почему же она не смеется? Что может быть комичнее этого «алло»!
Жюльен подошел ближе.
– Не может быть!.. – воскликнул он, потом нервно и вместе с тем глупо расхохотался. – Здесь такое плохое освещение.
К Саре вернулся дар слова.
– Да, это я, – прошептала она.
Несмотря на действительно скудное освещение, она все-таки рассмотрела Жюльена.
Он очень изменился и постарел.
Главное – изменился…
– Вы недавно приехали? – спросил он тем же развязным и неприятным тоном.
Сара что-то ответила; ей казалось, что все это кошмар, один из тех ужасных ночных кошмаров, которые реальнее действительности.
Она машинально последовала за Жюльеном, прислушиваясь к постукиванию высоких красных каблуков своих белых лакированных туфель, которые, по мнению Гак, должны были «лучше чем какие бы то ни было другие» оттенять светлые тона ее костюма.
Из-за портьеры выглянула какая-то женщина, вернее девушка, в восточном костюме.
Сара едва успела рассмотреть ее, потому что она мгновенно исчезла – Жюльен, очевидно, отослал ее, но все-таки заметила, что она очень красива, чернокудрая, румяная, с белоснежным цветом лица, веселыми блестящими глазами и удивленным выражением губ.
– Так вот как вы живете? – донесся до нее словно издалека собственный голос.
Она посмотрела на белые расписные стены, многочисленные диваны, грандиозный письменный стол, вазы с цветами…
– Так вот как вы живете? – повторила она и неожиданно для самой себя прибавила: – Вам передавали, что я звонила по телефону?
Ее взгляд встретился наконец со взглядом Жюльена, но он тотчас же отвел глаза в сторону, побледнел и не мог произнести ни слова.
– Присаживайтесь, – сказал он наконец, – я этого не знал… моя прислуга…
Он не дотянул своей банальной фразы и снова погрузился в молчание.
Теперь Сара чувствовала на себе его жгучий взгляд, но этот взгляд горел не прежней чистой любовью, он горел чувственной страстью.
Жюльен, который сначала не обратил внимания на красоту Сары, убедился наконец в том, что она нисколько не изменилась, и, прищурив глаза, откровенно любовался безукоризненными чертами ее лица, дивными волосами и грациозной линией шеи и груди, которая приподнимала своим дыханием темные отвороты тяжелого манто.
– Мне не сообщили об этом, – повторил он слишком громко, потому что нервное возбуждение мешало ему регулировать голос.
– Я вижу… но ваш отец сказал мне… – Сара не докончила; что-то мешало ей сказать этому человеку откровенно, что она думала, что он ее ждет.
Она смутно сознавала, что произошло какое-то недоразумение и что ей надо уходить.
Она встала.
Жюльен удержал ее за руку. Это было его первое прикосновение.
– Что сказал вам мой отец? Когда вы его видели?
– Он посетил меня в Латрез. После того как я вам телеграфировала…
– Я не получал никакой телеграммы.
– Это и видно, – с горечью сказала Сара. – Мне пора, – добавила она решительно.
Она боялась только одного: как бы не расплакаться. Ей казалось, что она говорит не с Жюльеном, а с его двойником, что она сама только двойник той женщины, которую он некогда так безумно любил.
«Да», «нет», отрывистые фразы, односложные ответы – все это было так нереально!
Она направилась к двери, но Жюльен снова загородил ей дорогу.
– Нет-нет, раз уж вы пришли, я не отпущу вас так скоро!
Он смеялся и не выпускал ее руку.
– Несомненно, все это какое-то чертовское недоразумение, новые штучки моего старого хрыча – папаши! Но почему бы нам не воспользоваться приятной минутой, которую дарит нам случай? Вы чертовски хорошо сделали, что приехали ко мне.
Самодовольный, наглый смех не прекращался.
Саре хотелось кричать, хотелось каким-нибудь способом освободиться от ощущения оскорбительной неловкости.
Она пришла сюда – после всего того, что было, после целого года страданий – в надежде встретить человека, ради которого она вынесла все эти страдания и мысль о котором только и поддерживала в ней бодрость духа, и вот перед ней кто-то совершенно чужой, с другим выражением лица и изменившимся голосом.
Она бессильно опустилась на шелковые подушки дивана. Жюльен придвинулся к ней ближе, обнял ее и поцеловал в маленькую нежную ямочку на шее под отворотами тяжелого манто.
Его голова склонилась к ней на грудь, как много раз склонялась в далеком прошлом.
– Нас нет, мы умерли, – беззвучно прошептала Сара, – все это сон, Жюльен.
Он повернул к ней свое возбужденное покрасневшее лицо.
– Нет, – запротестовал он, – не похоже на сон, дорогая! И я живой, и вы живая! Разве вы не чувствуете моей близости?
Он прижался к ней еще крепче.
– Я не знаю, зачем вы здесь, но вы здесь, и с меня этого довольно. Было время, когда я проклинал тот час, когда встретился с вами. Теперь я его больше не проклинаю, – он хрипло засмеялся, – хотя многое и изменилось с тех пор. Я оказался не тем, за кого вы меня считали, вы – не такой, какой я представлял вас себе. Значит, мы квиты. Когда я увидел вас в первый раз, у меня были очень превратные представления о женщинах; с тех пор я многому научился, особенно здесь, в экзотической атмосфере Африки, где так легко разобраться в женщинах тому, кто им нравится.
Он прижался щекой к ее щеке; от него сильно пахло вином.
– Красавица, – прошептал он, – я не встречал подобной вам…
Сара отпрянула назад, как от удара; его низкое поведение давало ей силы уйти; она высвободилась из его объятий и стояла теперь перед ним оскорбленная, с разбитым сердцем, но в полном самообладании.
Жюльен повалился на кушетку; его глаза были полузакрыты, глупая и вместе с тем злая улыбка застыла на его губах.
– Я не встречал подобной вам женщины… – снова забормотал он, и при звуке этого голоса, дрожавшего от чувственного возбуждения, Сару охватил прилив такого бешенства, на которое редко бывают способны люди ее характера.
