Ей было любопытно, приходил ли он еще. И часто по ночам она лежала, глядя в темноту, ожидая услышать щелчок открываемой двери. Но если он и приходил, она его больше не видела, и по утрам никто ее не тревожил.
«Чего я жду?» — спросила себя Энн и прогнала этот вопрос: он неизбежно вызывал в ее памяти лицо Вивьен, воодушевленное, трепетное, озаренное светом, который дает только любовь.
Темнело. Деревья в парке сливались с глубокими тенями. Озеро под мрачным небом приобрело цвет расплавленного серебра. Энн повернулась, чтобы войти в дом, и в этот момент дверь гостиной открылась. Чарлз вышел в холл.
— Энн! — воскликнул он. — Я думал, куда вы делись. Я иду искать вас.
— Я вам нужна? — спросила Энн.
— Вы мне всегда нужны, — ответил Чарлз, — но особенно сейчас.
Энн улыбнулась:
— Ну вот я и здесь.
— Вижу. — Он посмотрел на нее оценивающе, оглядев от прелестной головки до красных носков атласных туфель, выглядывающих из-под полы платья. — Полагаю, вы сочли бы за банальность, если бы я сказал, что вы выглядите очень мило.
— О, не бойтесь, что говорите это чересчур часто, — парировала Энн. — Каким бы странным это ни казалось, мне нравится слышать похвалы в свой адрес.
— То есть я должен это понять так, что вы не слышите похвал достаточно часто? — спросил Чарлз. — Дорогая моя, не станьте самонадеянной. Одно из ваших наиболее чарующих качеств — отсутствие самоуверенности.
Он говорил так серьезно, что Энн засмеялась.
— Не думаю, что вы должны беспокоиться, — сказала она. — Вы и Энтони — единственные мужчины в доме, удостаивающие меня комплиментами. Они редки, тем более высоко я их ценю.
— Вы получите столько комплиментов, сколько пожелаете, когда Джон увезет вас в Лондон, — сказал Чарлз. — А когда огромный успех в обществе вскружит вам голову, вы, оглядываясь назад, будете смеяться, вспоминая мои жалкие потуги.
— Откуда такая скромность? — поддразнила Энн.
— Я робею, — сказал Чарлз. — Вот об этом-то я и хочу с вами поговорить. Давайте пойдем в оранжерею, там нам не помешают.
Заинтригованная, Энн пошла с ним.
Оранжерея в Галивере была построена за южной стеной еще во времена Карла II. С тех пор ее расширили, но не испортили: прекрасные пропорции строения и законченная утонченность каждой детали принесли ему славу одного из самых великолепных зданий Галивера. От красоты цветов захватывало дух, а старания леди Мелтон и ее постоянные инструкции садовникам неизменно приводили к одному результату: цветы не уменьшали впечатление от архитектуры, а только подчеркивали ее достоинства. Окна оранжереи располагались прямо над озером, и создавалось впечатление, что корабль из цветов плывет по серебряной воде.
Энн подошла к удобному дивану в алькове, где часто проводила время, взяла одну из многочисленных оранжевых подушек, подложила ее под голову и с комфортом устроилась.
— Что вы хотели сказать мне? — спросила она. — Новости хорошие или плохие?
— Это вам решать, — загадочно сказал Чарлз.
Брови Энн поднялись:
— И они имеют отношение ко мне?
— Самое непосредственное.
И тут Энн вдруг поняла, что Чарлз совсем непохож на себя. Она посмотрела внимательней: впервые с тех пор, как она познакомилась с ним, Чарлз выглядел серьезным, почти мрачным. Она так привыкла к его улыбке, к искоркам в его глазах и слегка насмешливому тону! Энн поняла, что перед ней новый Чарлз, совершенно незнакомый.
— Я хочу сказать вам, — начал Чарлз, — о себе и о Майре.
— Майра! — эхом отозвалась Энн.
Чарлз набрал воздуха в легкие:
— Я прошу разрешения жениться на вашей сестре.
Энн была чересчур изумлена, чтобы что-нибудь сказать. Она могла только ошеломленно взирать на Чарлза. Наконец она воскликнула:
— Но она еще слишком молода!
— Я чувствовал, что вы скажете это, — ответил Чарлз. — Но не выслушаете ли вы меня, Энн? Мне двадцать семь, я на девять лет старше Майры. Я жил, как вы сами, наверное, заметили, ленивой, никчемной жизнью с тех пор, как повзрослел. Очень легко найти извинения для себя, я это знаю, но я выбрал линию наименьшего сопротивления. Люди всегда говорили мне, что я ни на что не гожусь, и я поверил им или по крайней мере не прилагал усилий, чтобы возражать им или развеять их иллюзии. Я мог бы сделать что-нибудь стоящее во время войны, если бы не был ранен почти в самом начале, а потом оказалось невозможным преодолеть медицинские барьеры, чтобы снова начать летать. И я сломался, получая удовольствие от жизни, но в то же время оставаясь таким ленивым и расточительным, каким и хотели меня видеть окружающие. Мне то и дело говорили: «Ты сын своего отца весь с головы до ног: он в своей жизни ни дня честно не трудился» — и качали головами.
Пока Джон был готов содержать меня, я не видел причины, почему надо чрезмерно суетиться. Мне здесь нравилось, мне нравилось тратить те небольшие деньги, что я время от времени зарабатывал тем или иным способом, который мне подворачивался.
Я занимался моделированием одежды, потому что мне это было интересно. Думаю, я бы мог завести свое дело и преуспеть. Вместо этого я предпочитал отдавать лавры своим друзьям. В сущности, Энн, я не видел причин, чтобы стать специалистом. Пока не познакомился с Майрой.
Я восхищался вами. Я думал, что вы одна из самых милых женщин, которых я когда-либо встречал. Вы мне нравились, и я хотел понравиться вам, но я никогда по-настоящему не любил вас. Я даже не думал, что когда-нибудь полюблю… так, как сейчас.
— А Майра? — быстро задала свой вопрос Энн.
— Майра любит меня, — ответил Чарлз. — Я знаю, вы скажете на это, что Майра уже влюблялась и не раз. Но не так. И я обещаю вам одно: любовь Майры ко мне настоящая и окончательная, потому что я ее люблю бесконечно.
В голосе Чарлза звучало глубокое чувство, но Энн смотрела на него встревоженными глазами.
— Но, Чарлз, вы в самом деле уверены, что это разумно? Майра так молода, так мало знает жизнь!
— За Майрой нужно присматривать, она требует заботы, — ответил Чарлз. — Вы знаете это лучше, чем кто-либо. И, Энн, неужели вы не понимаете? Это же и есть самое чудесное! Первый раз в жизни я встретил человека, который готов довериться мне. До сегодняшнего дня заботились обо мне. Теперь я ответственная личность. Я мужчина и знаю: что бы я ни предпринял, я не провалюсь, потому что от меня зависит Майра.
Энн улыбнулась. Нельзя было не отозваться на искренность Чарлза.
— Я вижу, — сказала она, — что, в сущности, вы с Майрой продумали все и мне нечего сказать.
— О Энн! Вы великолепны! — сказал Чарлз. — Только вы могли завести разговор так далеко и не спросить, на какие средства мы собираемся жить. Вы знаете наши чувства, и то, что я обещал вам, — единственная вещь, которая имеет значение. Но только один человек из миллиона не удосужился бы спросить, как я собираюсь содержать жену. Но поскольку вы не спрашиваете, я скажу.
