Ознакомительная версия.
– Плох я совсем. До вечера не доживу! Есть у меня сын, но слаб он и труслив. Быть тебе бегом, Теркен! Ты доказал, что сможешь защитить свой народ! Ты за погубленных людей отомстил калмакам. Ты за мою дочь Алтын Абахай отомстил.
Вернулся Теркен в свой улус уже бегом. И первым делом на озеро отправился. Снова увидел там хыс хылых, но зачем ему теперь розовая птица, если некого сватать? Вот только девушка не объявилась. Уже и вечер наступил. Пора в улус возвращаться, а ноги не идут, словно привязали к ним большие камни. Усталость взяла свое. Заснул Теркен прямо на берегу. А под утро услышал сквозь дрему знакомый голос:
– Я знала, что ты вернешься…
Теплые пальцы коснулись его лица. Он открыл глаза.
– Арачин я, Арачин, – шептала, склонившись над ним, девушка. – Возьми меня в жены… Сейчас возьми…
Теркена не нужно было уговаривать. Очень красивой была Арачин, а какой нежной! Солнце взошло над землей; роса на траве высохла; дождик летний успел пролиться, и радуга в озере воды напилась, когда он наконец оторвался от девушки. В улус они пришли вдвоем.
Теркен ввел в свою юрту Арачин, и с той поры каждая ночь превратилась для него в иссушающий зной и жажду, беспощадный пожар и прохладный ливень. Тело жены пьянило, сводило с ума, ее ласки доводили до исступления. Казалось, все соки земли впитало ее юное тело, и он их пил и не мог напиться. Каждая черточка ее лица, каждый вдох и выдох, шепот, слезы, смех – все было пропитано любовью, как пчелиные соты медом. И горчил этот мед, и сластил, давал силы и отбирал, но каждый раз после ненасытной, сумасшедшей, яростной ночи любви Теркен-бег словно возрождался и становился сильнее и мудрее, так что старики только качали головами удивленно: настолько взвешенны были поступки молодого бека, настолько разумны его слова. Никто никогда не спросил его, из какого рода он взял жену. К Арачин относились почтительно. Даже порой почтительнее, чем к самому бегу. С ним по старой памяти не боялись заговорить, попросить помощи или совета. А вот к Арачин обращались только в том случае, когда нельзя было обойтись без камлания. Старый шаман рода Ухтей безоговорочно уступил ей свое место – он просто умер в одночасье. Правда, успел сломать свой бубен и сказать, что его тёси переходят к Арачин.
Теркен-бег вздохнул и направил Кугурта по откосу к поляне. На ней они с Арачин зачали сына. Здесь она заставила его кататься по росной траве, а затем велела закрыть глаза.
Он долго лежал, не смея пошевелиться, весь обратившись в слух. Ему казалось, что он слышит шуршание крыльев, слабый ветерок наносил пряные, неведомые раньше запахи… Он задыхался, изнывал, терял терпение, когда Арачин, наконец, приникла к нему.
Теркен слышал, как стучало ее сердце, чувствовал, как легли в его ладони тяжелые прохладные груди. Он прекрасно помнил, как закричала она высоким гортанным голосом и как выгнулась под ним, словно стремилась вырваться, взлететь. Но не вырвалась, не взлетела, а притихла в руках мужа и даже заснула…
Теркен окинул взглядом дальние горы, поросшие тайгой. За ними прятался русский острог. Он горестно усмехнулся, вспомнив, как расспрашивал Эпчея:
– Правда ли, что орысы, как те волки: где кыргызов или их кыштымов сыщут, там же убьют, юрты сожгут, скот съедят, а жен и детей пленят?
Эпчей сильно смеялся, а потом ответил, насупив брови:
– Кто русским несет ясак сполна, идет с миром, – тот живет; кто с лукавством и войной – тому смерть!
Нет, как ни крути, а в острог ехать нужно. Орысы скоро до его земель доберутся, а Теркен не хотел, чтобы они пришли врагами.
– Теркен, эй! Теркен! – услышал он голос Чайсо.
Бег оглянулся. Брат поднимался по склону на чалом жеребце Хурхэне. За последнее время он растолстел и уже не мог самостоятельно садиться и сходить с коня. Но и пешком передвигаться ему было нелегко из-за разболевшейся раны. Сейчас Хурхэна вел под уздцы крепкий скуластый парень с прокопченным на солнце лицом. Киркей – сын табунщика. Это о нем, кажется, шептала Ончас, когда жаловалась на племянницу, де крутится он возле Айдыны. Как бы чего не вышло!
Теркен смерил парня взглядом. Ишь, малый, губа у тебя не дура! Бег знал, каково это – пробиться из низкого сословия в высшее, но отдавать дочь замуж за табунщика не собирался. Правда, Дангур-тайша, вознамерившийся взять Айдыну шестой женой, очень кстати отдал душу богам. Сердцем Теркен был против этого сватовства. Знал, что из Айдыны покорной жены не получится. Но разум твердил, что породниться с калмацким тайшой намного важнее отцовских чувств. К счастью, все закончилось благополучно. И для дочери в том числе. Теркен-бег снова прошелся по парню взглядом и отметил, что тот глаз не отвел, встретил его взгляд спокойно. Правда, зло прищурился, а костяшки пальцев, сжимавших повод, побелели.
«Надо к тебе присмотреться, ох, надо! – подумал бег. – Как бы и впрямь дурное дело не учудил!» Но прежде решил расспросить дочь. С чего вдруг сдружилась с простым кыштымом? Подруг во всем аале не нашлось?
Но эти мысли Теркен-бег оставил при себе и перевел взгляд на Чайсо:
– Чего кричишь? Чего тишину пугаешь?
Тот ответил, нахмурившись:
– Сын Искера Тайнах пожаловал. Хочет с тобой, бег, говорить.
– С чего вдруг? – удивился Теркен. – Орысы клыки ему сломали, в Чаадар за помощью кинулся?
– То мне неведомо! – пожал плечами Чайсо. – Только его эры приволокли на арканах трех орысов. Говорят, хазахи это, лазутчики. Словили их недалече, возле Турпаньего озера, на старых могильниках.
– Что ж это Тайнах вздумал хазахов на моих землях ловить? – нахмурился Теркен-бег. – Или у меня своих воинов мало за порядком на родовых землях присматривать?
Чайсо побледнел. Но Теркен положил ему руку на плечо:
– Не сердись, брат! С Тайнахом я разберусь! А ты вели усилить дозоры. За лазутчиками многие орысы придут. Плохо будет, если они застанут нас врасплох!
Гость был молодым, широкоскулым и смуглолицым. Ровные, будто черным шелком вышитые брови сходились у переносицы, из-под них сквозь узкие щелки век поблескивали карие глаза. Когда гость смеялся, ноздри его плоского носа раздувались, как у распаленного жеребца, вздрагивала верхняя губа, обнажая мелкие, точно у куницы, зубы. Смеялся он звонко, и голос у него был мягкий, ласковый. И руку он вскидывал не резко, а плавно, разглаживая пальцем черные как смоль усики.
Одет он был в шелковый халат – желтый с красной каймой, под ним – кольчуга, Айдына это сразу определила. А воины его в куяках и шлемах. И вооружены не абы как – мечами и боевыми топорами. Значит, опасались чего-то. Не тех ли чужаков, которые, по словам отца, появились в тайге?
Ознакомительная версия.
