— Спасибо, Господи.
— Я думаю, что здесь более резонно благодарить Сомерхарта. Похоже, он был прав, когда говорил о власти герцогского слова. Я подумал, если у тебя есть минутка, может, мы прогуляемся по парку. Кажется, дождь закончился.
Синтия кивнула, и они пошли в сторону парка.
— С тобой все хорошо? — понизив голос, поинтересовался Ланкастер.
— Я же сказала, все нормально.
— Но после ночи…
— Я довольно крепкая, чтобы выдержать ваш еще более серьезный штурм, уважаемый виконт, — сердито улыбнулась Синтия.
Ланкастер задохнулся и едва не споткнулся о неровный камень на тропинке. Вся печаль Синтии моментально испарилась, и она смеялась до слез.
— Ты такой высокомерный!
— Неправда! Это ты ведешь себя бесчеловечно!
— О да. Со мной все в порядке, не беспокойся.
Боковым зрением Ланкастер видел, что она улыбается.
— У тебя не осталось… отвращения?
— Я даже не возмущена.
Ланкастер притворился, что почувствовал лишь незначительное облегчение, тогда как на самом деле у него голова кружилась от счастья.
— Я не хотел, чтобы ты стала свидетелем того, что произошло сегодня утром.
— Я знаю.
Ну, вот и все, больше здесь сказать было нечего. Но перед Ланкастером стояла еще одна трудная задача. Он проводил Синтию к каменной скамейке и сел вместе с ней.
Начали цвести желтые нарциссы, и ветерок доносил запах молодой зеленой листвы. Наступила весна, и он должен возвращаться в Лондон.
— Я о нашем будущем…
— Ник, я не стану отрицать, что люблю тебя. Я тебя люблю. И всегда любила. Но любовь не может заменить семейное благополучие. Положение твоей семьи зависит от того, насколько удачно ты женишься. И я для этого неудачная партия и не стану разрушать твое будущее. Не стану.
Ланкастер знал, что она должна сказать, и все же ему хотелось схватить ее, поцеловать и хорошенько встряхнуть.
— Значит, ты отправишься в Америку?
— Отправлюсь.
— Хорошо, — ответил Ланкастер, и Синтия, похоже, поразилась его ответу. — Хотя, может, подождешь немного? Ведь ты можешь быть беременна. Моим ребенком.
Он видел, как Синтия приложила на секунду руку к животу, и у него глухо стукнуло сердце, но она тут же покачала головой:
— Нет. Я… У меня уже болит живот.
Ланкастер с недоумением посмотрел на нее.
— Это значит, что скоро опять начнутся месячные.
— Ты уверена?
Для него подобные вещи всегда были пленительной тайной.
— Да. Так происходит каждый месяц, — покраснела Синтия.
— Ты уже написала своей тете?
— Да, написала.
У Синтии был озадаченный вид. О да, она собиралась ехать, но все же ждала борьбы с его стороны.
— Эмма говорит, что поможет тебе выбрать компаньонку. Я надеюсь, ты воспользуешься ее рекомендациями. Она хорошо разбирается в людях.
— Конечно, — нахмурившись, сказала Синтия и замолчала.
Они долго сидели молча, наблюдая, как колышутся головки нарциссов на легком ветерке. Или только Ланкастер наблюдал. Синтия смотрела на них так, словно они не оправдали ее надежд.
— Я приеду за тобой, — нарушил, наконец, молчание Ланкастер. — Ни на ком другом я не женюсь. Никогда.
Синтия повернулась к нему:
— Ник, ты должен!
— Нет, — ответил он бесцветным голосом. Он смотрел на их руки и сплетенные пальцы. — Если честно, я надеялся, что в том кладе окажется достаточно золота, чтобы выкупить долги обеих наших семей. Без этого… — Он пожал плечами. — Я найду выход. Я уже достаточно жертвовал ради своей семьи, Син. Я на собственных коленях заплатил за их комфорт и будущее, и я больше ничем не стану жертвовать ради них.
— Но это неправда. — У Синтии дрогнула рука. — Это была ложь. Твой отец никогда бы… Он никогда бы… Скажи мне, что ты не веришь в это.
Эта боль никогда не покидала его, и вот теперь благодаря воспоминаниям снова напомнила о себе с силой.
— Да, это была неправда. Но потом превратилась в правду. Ричмонд заплатил за наш дом в Лондоне. Он заплатил за новый гардероб для моих родителей и для меня, за уроки танцев для моей сестры и за уроки французского для моего брата. Он купил нам легкий доступ к светскому обществу. Мой отец взял у него деньги в обмен на молчание. В обмен на услуги, которые я так тщательно оказывал.
— Это неправда, — давясь слезами, прошептала Синтия.
— Ради собственного оправдания, я думаю, он не хотел верить, что его сын был истерзан, изнасилован и едва не убит человеком, которому он доверял. Любому отцу тяжело это вынести. Легче поверить Ричмонду, который сказал, что это я сделал ему такое противоестественное предложение, а потом пытался покончить жизнь самоубийством, когда он вытолкал меня из своей постели.
Ее ногти теперь вонзились в кожу, и было таким облегчением чувствовать эту физическую боль.
— Знаешь, отец никогда больше не смотрел на меня. Либо я был вырождающимся трусом, либо он предал меня. Ни то, ни другое пережить невозможно, я думаю. Поэтому, когда я говорю, что не стану выполнять долг по отношению к своей семье, — Ник слышал, как повысился его голос, но остановиться не мог, — это значит, что я ничего им не должен. Я уже все им отдал.
Невидимый зверь внутри его зарычал от удовольствия.
Синтия медленно обняла его за талию. Ланкастер задержал дыхание и позволил ей сделать это. Она прижала голову к его груди, и он прижал ее к себе.
— Не плачь. Я не пытаюсь злоупотреблять твоей жалостью, чтобы добиться своего.
— Перестань, — приказала Синтия.
— Просто я рассказываю тебе это, чтобы ты знала, что я настроен серьезно. Я не стану жениться ради денег. Ты была права. Я заслуживаю такого же счастья, как и любой другой человек. И я знаю, как добиться этого счастья.
— Как?
— Возможно, потребуется время, Син. Год. Возможно, больше. Ты стала причиной, по которой я освободился от этого долга, но не ты явилась началом этого. Ты станешь завершением. Ты будешь ждать меня?
Ник отклонился немного назад, чтобы встретиться с ее взглядом, но Синтия не отвечала.
— Ты веришь мне?
— Я… — Синтия запнулась. — Через год все может случиться, Ник!
— Тогда ладно. Не верь мне. Но я приеду за тобой, поэтому лучше не давай обещаний какому-нибудь американскому джентльмену. — Ник коснулся пальцем слезинки, которая катилась по ее щеке. — Лучше оставь возможность для меня.
— Я не понимаю!
— Позволь мне проявить себя.
— В этом нет необходимости, Ник, — покачала головой Синтия.
— Ты сказала, что я только думаю, что люблю тебя, потому что ты — как передышка в моих обязательствах. Но это не так, Син. Ты — сильная, смелая и страстная. Ты — мой лучший друг. Ты знала меня мальчишкой, видишь, каким человеком я стал, и все еще любишь меня.
