Он взглянул на Мадди, такую миниатюрную и хрупкую: она изо всех сил старалась держаться в седле прямо. «Ах, Мадди, Мадди, — подумал он. — Что за неведомая сила заставляет меня принимать твои проблемы так близко к сердцу? И почему я не вполне уверен, что поступаю правильно?»
Ответом ему был только хриплый крик попугая, и Эш пришпорил коня.
У Мадди так страшно болели все мышцы, как не болели после первых дней, проведенных на судне, когда она пыталась удержаться на узкой койке, борясь с морской качкой. Голова у нее болела от недосыпания и тревоги. Незнакомая природа пугала и настораживала, жара изматывала, опасности подстерегали на каждом шагу, но она их просто не замечала. Она пыталась думать о «Кулабе» и обо всем, что оставила, уезжая. Она думала о Рейли и о том, как ему удастся справиться с людьми Крысолова, когда они вернутся за ней. Она упорно старалась не думать о карте, которая была засунута в узел с одеждой, привязанный к седлу, и о том, что скоро ей, возможно, придется ею воспользоваться. Она смотрела на Эша, ехавшего впереди, и размышляла о гневе, который она вчера увидела в его глазах, когда он решил, что она ему умышленно солгала.
Всего за несколько дней он дал ей нечто неожиданное и абсолютно незнакомое — простое человеческое счастье. Возможно, впереди ее ждет долгая жизнь, и другие события вытеснят этот короткий эпизод из памяти, но она знала, что после этого уже ничто не будет как прежде. Если бы сейчас ей предложили исполнить одно-единственное желание, то она выбрала бы не собственную безопасность и не безопасность Рейли или даже Джека, не «Кулабу» и спокойную жизнь в Сиднее. Нет, она пожелала бы вернуть эти несколько дней в Роузвуде — мир и покой в душе, когда не замечаешь, как течет время, простое счастье быть вместе с Эшем. Ей было стыдно за такие мысли, но это была правда. И сейчас для нее важнее всего на свете была возможность вновь увидеть одобрение в его глазах.
Они разбили лагерь, пока еще было светло, расположившись под прикрытием каких-то деревьев неподалеку от ручья. Эш, взяв в руки большую ветку, старательно очистил площадку от листьев и сучьев, под которыми могли скрываться насекомые и другая мелкая живность, а Мадди принялась собирать хворост для костра.
— Тебе нет необходимости заниматься этим. Я сам обо всем позабочусь, — раздраженно сказал он.
— Ты теперь ненавидишь меня? — тихо спросила она. Он, видимо, искренне удивился.
— Ненавижу тебя? А разве есть за что?
Мадди уставилась в землю, чувствуя, как в сердце шевельнулась совершенно несбыточная надежда.
— Я нарушила закон. Я привела вооруженных людей в твой дом. А теперь ты вынужден из-за меня продираться сквозь эту чащобу, когда тебе следовало бы находиться дома и заниматься своими делами.
— Законы и правительства мало меня волнуют, — махнул рукой Эш. — Если бы я нес наказание за каждое нарушенное правило, то от меня к этому времени осталась бы только тень.
— Но ты работаешь на губернатора, — робко напомнила Мадди.
— Работаю, — подтвердил он с каким-то странным выражением лица и пошел расседлать лошадей.
Мадди.присела на корточки и печально задумалась. Как все странно. Всего несколько недель назад Эштон был самым опасным ее врагом, и она не задумываясь любыми доступными ей средствами расстроила бы его планы и не пожалела об этом. Но теперь она отдала бы все на свете, лишь бы он не пострадал по ее вине. Мадди никогда не желала причинять ему зла или подвергать опасности. Она и представить себе не могла, что он будет вынужден делать выбор: либо защищать ее, либо выполнять свою работу дтя губернатора. И уж совсем никогда, даже в самых диких фантазиях, ей не приходило в голову, что он может сделать выбор в ее пользу. Тем не менее он так и поступил. Ради нее он рисковал своей честью, совестью и личной безопасностью, а она в конце концов будет вынуждена предать его.
Эш принес несколько камней, чтобы обложить ими место, отведенное для костра, и при одном взгляде на него у Мадди замерло сердце. На нем была широкополая кожаная шляпа, из-под которой выбивались довольно длинные золотистые волосы, бежевые бриджи и зеленый дорожный плащ, сильно поношенный и, судя по всему, очень удобный. Видавшие виды высокие сапоги были скорее практичными, чем модными. На нем не было ни жилета, ни галстука, а ворот рубашки расстегнут. Сейчас он совсем не походил на молодого шеголя, который явился в «Кулабу» в вечер их знакомства. Однако в глазах Мадди он никогда не выглядел лучше, чем сейчас, — сильный, чувствующий себя свободно и непринужденно в негостеприимной и даже враждебной обстановке. Взглянув на него еще раз, Мадди вдруг отчетливо поняла, что дальше так продолжаться не может. Он не сделал ей ничего плохого, и она не должна поступать с ним бесчестно.
— Думаю, было бы лучше, если бы ты оставил меня, чтобы я добиралась до твоих друзей самостоятельно. Тебе следует вернуться в Роузвуд, а когда они снова явятся за мной, сказать, что я уехала той же ночью и ты обо мне больше ничего не знаешь, — сказала она. Как-нибудь Мадди сама доберется до Джека, и Эш никогда не узнает правды.
Он лишь взглянул на нее и принялся обкладывать камнями место для костра.
— Не говори чепухи. Я не собираюсь бросать тебя в этих дебрях.
— Ты, возможно, не понимаешь… — начала она. Да уж, он очень многого не понимал, вернее, не знал.
— Все в порядке, — презрительно заявил Эш. — Безмозглые исполнители и недоумки-начальники — с такими мне и раньше приходилось встречаться.
— Но, Эштон… — В ее голосе против воли звучало отчаяние. — Что бы ты ни делал, Крысолов от меня ни за что не отвяжется, а ты, помогая мне, лишь ставишь себя под угрозу. Ты не можешь изменить то, что я сделала, а я не могу допустить, чтобы ты расплачивался за мои преступления.
Эш пристроил на место последний камень и взглянул на Мадди. Лицо у нее осунулось от усталости, волосы были взлохмачены, одежда тоже выглядела не лучшим образом после дня, проведенного в седле. Она казалась такой хрупкой и беспомощной… Ее свобода и даже жизнь были под угрозой, но тревожилась она не за себя, а за него. Его охватила волна нежности, и он улыбнулся ей виноватой улыбкой, потом вздохнул и покачал головой.
— Как тебе объяснить? — пробормотал он. — Когда я приехал в Америку, я увидел совершенно дикую страну, населенную настоящими варварами. Все там вызывало у меня отвращение, но больше всего возмущало то, что люди не умеют вести себя за столом. — Он взглянул на нее и, заметив недоумение в ее взгляде, усмехнулся. — Потом я жил и работал с этими людьми, а иногда вместе с ними боролся за жизнь. Я одевался в одежду, сшитую из шкур животных, которых убил собственными руками, а есть с тарелки иногда было слишком большой роскошью, и я не обращал внимания, если приходилось обходиться без ножа и вилки. Тогда я начал понимать, что для того, чтобы покорить дикую страну или даже просто выжить в ней, надо самому быть дикарем. — Он задумался, на него нахлынули воспоминания. Потом он вернулся к действительности и снова занялся костром. — Я думаю, что жизнь, которую я прожил, слишком отдалила меня от благ цивилизованного мира, чтобы меня беспокоили повеления губернаторов или законодателей. Они меня не пугают, и я не считаю преступлением то, что ты сделала.
