Да, верно. В нынешние времена люди мало думали друг о друге и зачастую даже не знали, кто живет с ними рядом. В пору ее юности все было иначе: невиданная сплоченность дворянского общества, не говоря уже о членах отдельных кланов и семей…
Элиана совсем пала духом. Значит, Дезире ей не поможет! Правда, молодая женщина знала, что Эмиль работает в оружейной мастерской, и при известном старании его, наверное, удалось бы разыскать, но ей было так стыдно, что она отказалась от этой затеи. Вернуться к Шарлотте? Предстать перед обществом? Встретить немигающий взгляд сестры, услышать за спиною осуждающий шепот? Они же набросятся на нее, все разом, с радостным нетерпением и мстительным торжеством – Элиана знала, что многие завидовали ей, когда она была любовницей Максимилиана и блистала в своем салоне.
Поразмыслив, она решила ехать к крестьянам. В деревнях за такие услуги брали намного дешевле, к тому же найдется кому присмотреть за Роланом, пока она будет нездорова, и там она сможет, если понадобится, достать молока.
Ранним утром они с сыном сели в дилижанс и уехали из Парижа.
Элиана старалась не обращать внимания на холод и тряску и, пытаясь отвлечься, непрерывно смотрела в окно. Все вокруг дышало спокойствием, над горизонтом стлался волнистый туман, но неподвижная осенняя мгла не внушала унылости – ее рассеивал мягкий золотистый свет ярких листьев, падающий на притихшую землю, замершую под громадой облаков, простертых над серой далью полей.
Они с Роланом сошли на раскисшей безлюдной дороге, откуда тропинка вела в деревушку, и Элиана долго слушала шум ветра, доносящего влажное дыхание невидимых морских просторов.
Море… Она представила, как выглядит прибрежный пейзаж: заливы, в водах которых тонет отражение темных холмов, покрытые кустарником утесы, серовато-рыжие берега, резкие мысы и заросшие бурым вереском пустоши. Бледное небо отражается в печальной воде, а с равнин долетает запах сырой земли и увядших трав.
Пока они с Роланом шли к деревне, начал накрапывать дождь, и серое шерстяное платье Элианы быстро промокло. Она уже давно не носила нарядов из муслина, шелка и атласа… На голове у нее был капор, плечи покрывала накидка из толстого сукна.
Они поселились у старухи-крестьянки, местной повитухи, в маленьком домике, окруженном живой изгородью, где в конце ноября Элиана родила девочку, которую окрестили в деревенской часовне. Молодая женщина назвала дочь Аделью.
Она вернулась в Париж в декабре, как раз к Рождеству, и тут же получила в подарок кучу неприятностей и проблем. Квартирная плата в очередной раз повысилась, наступили холода, а чердак продувался всеми ветрами, деньги почти закончились…
Элиана не могла устроиться на работу в мастерскую или на фабрику, потому что не с кем было оставить детей, и она взялась шить на дому рубахи и штаны для солдат, как делала это в девяносто четвертом. Она шила почти целый день и зарабатывала пятнадцать су. Десять су уходило на жизнь, а пять она вносила в счет квартирной платы. Дров не хватало, вода леденила кожу, и кожа на руках Элианы потрескалась от холода и частой стирки. В то время она мало думала, мало говорила, никому не жаловалась, лишь стискивала зубы, и взгляд ее карих глаз то вспыхивал, то затухал, точно свет маяка в ночном тумане.
Благодарение Богу, дети не болели! Ролан стал настоящим помощником: вместе с матерью таскал воду по крутым ступенькам лестницы, бегал в булочную за хлебом, выливал помои, а если Элиана куда-нибудь уходила, присматривал за сестренкой.
Случалось, молодая женщина даже спрашивала у сына совета. Но все-таки он был еще очень мал, и потому Элиана старалась его развеселить: по вечерам рассказывала ему сказки, пыталась смастерить игрушки.
Элиана удивлялась тому, как быстро недавние события канули в глубину памяти. Словно не было прощания с Максимилианом, ни разговора с Шарлоттой, ни вечеров в салоне, ничего. Порой молодой женщине казалось, что она всегда жила здесь, на этом чердаке, со своими детьми.
Так прошло довольно много времени. Наступила зима 1799–1800 года.
Однажды под вечер Элиана сидела дома в глубоком и тяжком раздумье, поникнув головой и уронив на колени ледяные руки. В последнее время ее и без того незавидное положение резко ухудшилось: мастерская сократила количество швей-надомниц, и молодая женщина лишилась даже такой тяжелой и низкооплачиваемой работы. Сбережения мгновенно растаяли, Элиана уже задолжала за квартиру. Кончались дрова, а сегодня впервые случилось так, что в доме не осталось ни куска хлеба. Необходимо было что-то предпринять и как можно скорее.
Она потеряла родителей, лишилась положения в обществе, состояния – всего и не думала, что на этом свете ее может подстерегать что-то еще более ужасное, но теперь, когда она испытывала страх за своих детей, ей было во сто крат хуже, чем даже тогда, в девяносто третьем, на пороге собственной гибели.
Внезапно она вскочила с места, поняв, что больше не в силах раздумывать и чего-то ждать. Элиана решила просить помощи – у Шарлотты, у Бонклера, у кого угодно. Арман Бонклер… Она горько усмехнулась. Интересно, какие чувства испытал бы он при виде тощей женщины с голодным блеском в глазах, в какую она превратилась теперь?
Элиана принялась одеваться. Малышка уже заснула, и можно было оставить ее с Роланом. Шепнув сыну «не волнуйся, я скоро!», молодая женщина выскользнула за дверь.
Нанять фиакр было не на что, и она пошла пешком. Ее слегка пошатывало – в последнее время Элиана ела мало, все отдавала детям, и вот уже несколько дней не брала в рот почти ни крошки.
И все-таки она заставляла себя идти вперед и вскоре очутилась возле Лувра, а затем вошла в сад Тюильри и побрела по рассекавшей его надвое аллее, ярко освещенной множеством граненых стеклянных фонарей. Заиндевевшие ветки деревьев блестели золотом в этом искусственном сиянии, но снег под ногами был серым, смешанным с грязью. В холодном воздухе медленно, как во сне, кружились снежинки.
В этот час в саду было людно: по аллеям прогуливались расфранченные буржуа и тут же фланировали проститутки.
Большинство девиц красовалось в белокурых париках и, несмотря на холод, было вызывающе декольтировано. Цветы у корсажа и в волосах, длинные перчатки, пышные перья, цветные шали и веера. Напудренные и нарумяненные лица, яркие губы, подведенные глаза. Запах помады и дешевых духов. Девицы прохаживались поодиночке и парами, заглядывали в лица мужчинам, иногда произносили несколько фраз. Некоторые громко смеялись.
Случалось, какой-нибудь попавшийся на удочку мужчина брал фиакр и уезжал с «дамой», но бывало и так, что те, кто поприжимистее или победнее, не боясь холода, удалялись за торговые палатки или в кусты.
