Эдуардо успокаивающе гладил ее по спине.
— Милая, а что ты думаешь делать? Даже если ты права и этот человек, Макклод, что-то знает о заговоре против твоего отца, что ты можешь предпринять? У тебя никогда не будет доказательств, чтобы привлечь виновных к суду.
Она откинулась назад, чтобы видеть его лицо.
— Я хочу знать правду. Неужели ты не понимаешь, как это важно?
Он нежно отвел волосы с ее лица, голос его был нежен.
— Зачем тревожить старые могилы? Ты не боишься, что можешь узнать такое, что предпочла бы не знать? Возможно, в прошлом твоего отца было нечто такое, о чем он предпочитал молчать, чтобы ты не знала.
Правда заключалась в том, что она действительно боялась этого, и эта боязнь заставила ее оттолкнуть его.
— Почему ты так говоришь? Ты думаешь, я поверю кому-нибудь, кто будет плохо говорить о моем отце? Нет, никогда!
Эдуардо замер. В его мозгу отчетливо звучал голос его бабушки, но его темперамент бунтовал.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что твои желания могут что-либо изменить. Пусть все будет так, как есть, и теперь ты ничего не можешь изменить.
На место отчаяния пришло негодование, и он подумал, что это хорошо, если ее чувства выплеснутся наружу, даже если они обрушатся на него.
— Ты не знал моего отца. Вплоть до этой минуты я думала, что ты понравился бы ему, что вы могли бы сотрудничать, но сейчас я понимаю, что ошиблась. Он не одобрил бы тебя.
Эдуардо молча поднялся, думая о том, что случилось четырнадцать лет назад, когда ему было двенадцать и он еще верил в ангелов-хранителей, и как ради удовлетворения алчности ее отца бандиты отняли у него все, оставив ему только жизнь.
— И что во мне он не одобрил бы?
Она вспыхнула, не в силах выговорить, что думала о том, захотел ли бы ее отец иметь его в качестве зятя. Эдуардо никогда не упоминал о женитьбе. Филадельфия пришла в ярость от его спокойствия.
— Он не одобрил бы, что ты держишь меня в качестве любовницы.
— Но ты же сама не возражаешь.
Ее реакция оказалась такой быстрой, что он не успел упредить ее. Она дала ему пощечину, оглушительно прозвучавшую в тишине. В ужасе она потянулась к нему, но он уклонился.
— Одной вполне достаточно, — сказал он сквозь зубы, и она отдернула руку. — Это был долгий и утомительный вечер для вас. Ложитесь спать, милая, пока я не задушил вас.
— Эдуардо, я… — Филадельфия запнулась под его взглядом, такого у него она еще не видела. В нем сверкала еле сдерживаемая ярость. — Мне очень жаль.
— Конечно, вам жаль. Каждый раз, когда мы ссоримся, вы становитесь ужасно вежливой, сеньорита Хант. Если вас заботит ваша драгоценная нравственность, вы можете запереть свою дверь на ключ сегодня вечером и на все последующие вечера. Я никогда не брал женщину, которая этого не хотела, и предпочитаю тех, которые лежат голые на ковре, чтобы доставить мне наслаждение. Спокойной ночи.
Она не остановила его, у нее не хватило на это душевных сил. Вместо этого она рухнула на постель и принялась безутешно рыдать.
— Я уверена, что вода из этого источника принесет вам пользу, миссис Милаццо, — говорила Мэй Бичем, входя в павильон со своей маленькой компанией. Они присоединились к тем, кто торопился пораньше с утра попить целебной воды. — Мы просто в восторге, правда, Кассандра?
— Конечно, мама, — отозвалась старшая дочь миссис Бичем. — Сара Эймс говорит, что с тех пор, как она приехала в Саратогу, все ее мигрени прошли. Вы действительно выглядите немного расстроенной, миссис Милаццо, если мне позволено заметить вам это. Два стакана воды, безусловно, помогут вам.
Филадельфия слабо улыбнулась матери и дочери. У нее действительно болели виски. Если бы они в восемь утра не постучали в ее дверь, она продолжала бы спать, поскольку начисто забыла о назначенной встрече. Четыре часа сна не очень-то поправили ее самочувствие. Сейчас она еще больше была зла на Эдуардо, чем ночью.
— Вот мы и у цели, — торжественно объявила миссис Бичем, когда пришел их черед. — Три стакана, — распорядилась она. Когда мальчик, разливавший воду, налил им три стакана, она одарила его несколькими монетками и первый стакан предложила своей гостье.
Филадельфия взяла стакан и сделала глоток. Когда серная вода оказалась у нее во рту, она испытала непреодолимое желание выплюнуть ее, закашлялась и начала хватать руками воздух.
— К этой воде надо привыкнуть, — спокойно заметила миссис Бичем. — Прежде всего она лечебная. Самое лучшее — это смело глотать ее.
— Сеньора Милаццо.
Она обернулась слишком поспешно, чтобы сдержать себя, и оказалась неподготовленной встретить леденящий взгляд человека по имени Тайрон.
— Доброе утро, сеньора. — Его взгляд бы устремлен куда-то поверх ее головы. — Я уверен, что вы хорошо спали после вчерашнего насыщенного вечера. — Приветствие было вежливым, но злобный блеск мелькнул в его глазах, и она поняла, что он вспоминает, как видел ее голой на ковре рядом с Эдуардо.
Черная волна унижения накрыла ее. Стакан выпал из ее безжизненных пальцев и покатился по полу.
— О, у вас тут маленькая беда, — донесся до нее откуда-то издалека голос миссис Бичем, потом тревожный возглас Кассандры, и затем она ощутила, как жесткая безжалостная рука взяла ее за руку.
— Разрешите мне, — сказал Тайрон и принялся стряхивать носовым платком воду с ее платья.
Это было оскорбительное, слишком интимное прикосновение, и она услышала, как удивленно вздохнула миссис Бичем, но ощущала себя бессильной.
— Вот так-то лучше, — сказал он и сунул носовой платок себе в нагрудный карман. — Маленькое происшествие. Ничего не пострадало. — Он в первый раз взглянул на миссис Бичем. — У моей кузины нелады с этой водой. Если вы извините нас, я проводил бы ее в ее номер.
— Кузина? Ну, в таком случае… я полагаю… если вы считаете, что так будет лучше, мистер… — Голос миссис Бичем замер, когда она метнула Филадельфии вопрошающий взгляд. — Вы в порядке, дорогая?
— Да, — ответила Филадельфия сдавленным от страха голосом. — Все в порядке. Это из-за воды.
Она попыталась освободиться от Тайрона, но его хватка была сильной, и ей не удалось вырваться.
— Кузина, не смущайтесь своей слабости, — произнес Тайрон суровым голосом. — Я уверен, что вас поймут, если вы обопретесь о меня. Примите мою руку.
Его слова прозвучали как приказ, но в то же время он предлагал ей спасительный для ее гордости выход. Кроме того, она подозревала, что, если не пойдет с ним по собственной воле, он просто силой заставит ее. Она положила свою онемевшую руку на его, вздрогнув от ощущения холодной силы. Филадельфия старалась успокоить себя тем, что этот человек друг Эдуардо, но не знала, многое ли он о них знает, и знает ли правду — что они не женаты.
