Что тут можно было ответить? Я промолчал. Но он сжал моё плечо — последнее время мне приходилось буквально заставлять себя без содрогания выдерживать его прикосновение, такое бешеное омерзение вызывало оно у меня.
— Ну, Хитклиф, скажи. Что ты видишь?
— Вижу двух джентльменов, одетых поразительно одинаково. Почти близнецов.
— Да-да, что касается одежды — ну а их собственный облик? Что отличает их?
— Хотя у них одинаково смуглая кожа, тёмные глаза и волосы, оба атлетически сложены, тот, что моложе, во всех отношениях превосходит другого. Он на полголовы выше ростом, он спокоен и держится прямо. Тот, что старше, горбится и суетится. Может быть, его постигло нервное потрясение или мучит тайная вина.
— Может быть. — Глаза мистера Эра блеснули, встретившись в зеркале с моими. — Время покажет. А их лица — что скажешь о лицах?
— Жестокие, яростные, непреклонные — оба. — И правда, от долгого разглядывания наши лица в зеркале сливались, превращаясь в одну маску.
— Хитклиф, ты хороший человек?
Я не отвечал.
— Ну? Я задал вопрос.
— Зачем мне отвечать, когда я прекрасно знаю, что у вас готов ответ, и разочаровываться, если предвосхищу его?
— Скала… скала! Бесчувственный, как всегда! Да знакомо ли тебе вообще сострадание, снисходительность, привязанность? Иногда мне кажется, что да, а иногда я вижу только гордость и жестокость.
— Вот я в зеркале — весь как есть. Посмотрите. Что там увидите, то и есть правда.
— Глаза мои видят смелость, силу, ум, даже чувство долга. Но жалость, доброта, правдивость?..
— Я не опустился бы до лжи.
— Возможно. Но ты многое скрываешь. О твоём прошлом мне почти ничего не известно — я ничего не знаю о твоих прежних друзьях. Загадочная «К» — та, имени которой ты не можешь назвать, та, от кого зависит вся твоя жизнь — о ней ты не рассказываешь мне ничего.
— А у вас нет секретов?
— Мы оба знаем, что есть; и я знаю, что тебе известны их пределы. Ну а твои секреты? У тебя ведь их немало. Например, как насчёт племянника Дэнта, Линтона? Что-то странное происходило этим летом. Кто он тебе? Существует нечто, недоступное моему пониманию…
Я вновь вернул разговор к прежней теме, подальше от опасных размышлений.
— Вы упомянули о пределах ваших секретов. Входит ли туда красная птица?
Он уставился на меня.
— Красный попугай, — продолжал я, — сегодня вечером он нанёс визит в мою комнату и проявил достаточно вежливости, чтобы пригласить меня в своё убежище в мансарде, но тут забыл о манерах и захлопнул дверь перед моим носом. Что это за птица?
Лоб его покрылся испариной.
— Попугай? Может, кто-то из слуг…
— Слуг осталось мало, ни у кого из них, как вам прекрасно известно, птиц нет. В Торнфилде, похоже, попугая никто не видел. И всё же он знает дорогу в мансарду и даже может закрыть за собой дверь. Скажите, какая птица в состоянии это проделать?
Мистер Эр обеими руками сжал меня за плечи и долго-долго смотрел мне в глаза. На этот раз он не произнёс вслух, но я услышал явственно всё тот же вопрос, что он так часто задавал сам себе: должно ли сказать мне? Можно ли? В глазах его мелькнуло сомнение, и я понял, что и в этот раз останусь без ответа, если только мне не удастся обуздать судьбу.
Я снял его руки со своих плеч.
— Что ж, оба мы жаждем сведений, но делиться ими не желаем. Не кажется ли вам, что именно так можно со всей откровенностью выразить суть того тупика, куда мы себя загнали?
Мистер Эр кивнул.
— Хорошо; предлагаю выход. Будем играть. Не на деньги, больше никогда не будем играть на деньги. Выигрышем станет знание; карты укажут, кто из нас его обретёт. Проигравший расплатится ответом полным и абсолютно правдивым на вопрос… на любой вопрос.
— Полным и абсолютно правдивым, — повторил мистер Эр.
— Да, — подтвердил я, — и мы должны поклясться, что будем держаться этого правила, иначе игра потеряет всякий смысл.
После напряжённой паузы мистер Эр ответил:
— Согласен. Но сначала надо оговорить регламент, чтобы у победителя и проигравшего не возникло разногласий: продолжать ли игру или остановиться.
— Хорошо. Скажем, всего пять вопросов?
Мистер Эр кивнул.
— И пять ответов, правдивых и полных.
— Договорились. — Я сел и взялся за колоду.
— О, ещё одно, — выхватив карты у меня из рук, проговорил мистер Эр. — Давай вот о чём договоримся. В карты тебе чертовски везёт. Будем играть в кости, чтобы уравнять шансы. Идёт?
Я пожал плечами.
— Идёт, хотя я мог бы с уверенностью утверждать, что в последнее время вы были моим добрым гением! — В глубине души я утешался тем, что необычайные мои способности, может быть, распространяются не только на карты.
И всё же за пару минут, которые потребовались Джону, чтобы принести кости и стакан, я успел в этом усомниться. Я ведь не знал, смогу ли управлять чем-либо ещё, кроме карт. Может быть, на сей раз удача отвернётся от меня, а может, чтобы приноровиться, понадобятся две-три попытки — и даже это окажется для меня катастрофой — мистер Эр что-то заподозрил насчёт Линтона. Что, если его вопросы заставят меня открыться? Конечно можно и солгать, но я связал себя обязательством говорить правду, а нарушить обязательство? Сама мысль об этом заставляла меня содрогнуться.
Джон положил кости на стол, поклонился и вышел. Мы с мистером Эром пожали друг другу руки.
Он потряс кости в стакане; в глазах его отражались пляшущие за моей спиной языки пламени.
— Как Бог даст, — объявил он и выбросил на стол кубики. Семь.
Я старался собрать в кулак всю свою волю, но его взгляд мешал мне. Жалкая тройка. В груди что-то сжалось — в панике ждал я вопроса.
— Кто такая «К» — я имею в виду, кто она тебе?
Я усмехнулся — от удивления, что он спросил именно об этом, а ещё — вдруг поняв, что я ведь сейчас отвечу. И хотя три года я всеми силами избегал говорить о тебе, ревниво сберегая в секрете даже само твоё имя, в этот миг растаяло прежде непоколебимое инстинктивное стремление спрятать сокровище моей души.
— «К» — это Кэтрин, Кэтрин Эрншо. Её отец подобрал меня; мы выросли вместе с ней.
— Она была тебе сестрой?
— Сестрой, да; и больше, чем сестрой.
— Ты, конечно, любил её.
— Конечно.
— И она отвечала взаимностью?
— Да.
— Почему ты так уверен? Вы поклялись друг другу в вечной верности?
— Это было нечто большее, и есть, навсегда. Я — часть её, она — часть меня.
— Хмм. Безусловно. Так как же ты смог покинуть её?
— Она сказала, что выйти за меня было бы ниже её достоинства, и так оно и было — в то время. Потому что после смерти Эрншо его наследник, Хиндли, выгнал меня на конюшню, и я стал таким, каким вы нашли меня, — ничтожным и жалким.
