– Когда я заглянул на кухню, кухарка как раз доставала из печки пирог, – сообщил он мальчишкам. (Джеймс еще не забыл, что руководило его действиями, когда ему было столько же лет, сколько этим детям.)
И в тот же миг мальчишки бросились вон из лабиринта, толкая друг друга у выхода и совершенно забыв об игре. Впрочем, какая может быть игра, если на кухне – лакомство?
Но у Джеймса была своя собственная игра. Он любовался стоявшей перед ним женщиной, все еще не оставлявшей попыток привести в порядок свои волосы.
– Сыновья вашей кузины такие очаровательные, – сказала Джорджетт, глядя вслед убегавшим мальчикам. Стоило ей опустить руки – волосы падали шелковистой завесой цвета слоновой кости. – Хотя, на мой взгляд, управлять действиями человека должна все же голова, а не живот, как в их случае.
– Можно позавидовать их аппетиту, – заметил Джеймс, наслаждаясь зрелищем – ее бесперспективной борьбой с собственными волосами, которыми можно было любоваться бесконечно. – Если вы подадите мне шпильки, я помогу вам их заколоть. – Хотя он мог бы найти своим рукам лучшее применение.
Джорджетт кивнула в сторону дома.
– Боюсь, я растеряла их где-то там и их теперь никогда не найти. Как прошел разговор с отцом?
– Лучше, чем я ожидал, – ответил Джеймс. Сейчас он любовался тем, как грудь ее натягивает ткань лифа, – Джорджетт с достойной похвалы настойчивостью вновь подняла руки, пытаясь усмирить непокорные волосы. – Неприятностей со стороны вашего кузена можно больше не опасаться. Вы могли бы… э… попытаться закрутить их в другую сторону, – добавил Джеймс, жестом указав, в какую именно сторону следует закручивать волосы.
– Бесполезно, – со вздохом констатировала Джорджетт. – Я устала с ними бороться. Сколько себя помню, столько с ними мучаюсь. Отдельные пряди – слишком тонкие, и шпильки не могут их удержать, а все вместе они слишком густые и их не усмирить. – Она с гримасой опустила руки, признавая свое поражение. – К тому же цвет неудачный: седой и тот был бы лучше.
Джеймс с улыбкой протянул руку и приподнял прядь ее волос, пропуская их сквозь пальцы. И в тот же миг его пронзило воспоминание. Он вспомнил, как любовался ее волосами, когда она распускала их, медленно вытаскивая шпильку за шпилькой в комнатке над «Синим гусаком». Когда же волосы ее упали на его обнаженную грудь… О, он не знал более жестокой чувственной пытки!
Они ночью славно притерлись друг к другу. В буквальном смысле. Может, у них все началось с другого конца, не так, как у большинства пар, но, возможно, именно такой подход и следовало бы рекомендовать, чтобы почувствовать силу физического влечения, до того как бросаться в бурное море чувств. Да-да, между ними определенно что-то возникло, что-то густое и крепкое, и способное, вероятно, длиться долго, если не всю жизнь. И дело вовсе не в красоте ее волос и прелестной улыбке. Нет, тут было нечто другое.
Кольцо-талисман жгло сквозь карман – жгло словно раскаленное железо. Джеймсу вдруг пришла мысль, поразившая его самого. Он был из тех, кто долго думает, прежде чем принять важное решение. Но мысль о том, что он может упустить этот момент, этот шанс, казалась невыносимой.
Джеймс опустился на одно колено, собираясь просить руки Джорджетт, но в своем наспех составленном плане завоевать ее благосклонность не потрудился учесть кое-что важное: колено оказалось тем, что пострадало от удара черной кобылы. В результате он не удержал равновесия, когда острая боль пронзила ногу, и повалился на бок, поджав колено к груди. От боли перед глазами заплясали искры, и он зажмурился; когда же открыл глаза, то обнаружил, что смотрит в окрасившееся оранжевым небо.
Джорджетт тотчас же опустилась на землю рядом с ним, и Джеймс, увидев ее, едва вновь не лишился чувств. Точно так же он видел ее ночью, на кровати в гостиничном номере, за мгновение до того, как она прикоснулась к нему губами. Только тогда на них обоих было куда меньше одежды.
Она взяла в руки его голову, и ее волосы, мягкие и душистые, упали ему на лицо, защекотав нос. Откинув их назад, она спросила:
– С вами все в порядке? Мне позвать кого-нибудь?
Он ответил кивком, не в силах даже вздохнуть.
– Кого позвать? – допытывалась Джорджетт.
На этот раз он покачал головой, сфокусировав взгляд на ее пухлой нижней губе, которую она в волнении кусала белыми зубками.
И тут глаза ее, до этого момента широко распахнутые и полные тревоги, вдруг прищурились, и она спросила:
– Это такой трюк? Хотите заставить меня снова вас поцеловать?
Джеймс едва не рассмеялся. Укор, отчетливо прозвучавший в ее голосе, находился в вопиющем противоречии со всей ситуацией в целом. Они лежали на траве у тропинки лабиринта, и вокруг не было никого, совсем никого. А тех, кто захотел бы их найти, они бы услышали заранее. И, конечно же, никто не мог увидеть их из окон дома. Так что здесь, в этом уединенном местечке, можно было не только целоваться… А ведь он хотел всего лишь поцелуя, хотя бы поцелуя. И тот факт, что его вполне невинная просьба – к тому же невысказанная – вызвала такое негодование, весьма удручал. Ночью она предложила Джеймсу куда больше – предложила через пять минут после того, как они поднялись в номер.
«Она ничего не помнит, – сказал себе Джеймс. – И я мог бы ей напомнить».
– Моя хитрость не сработала? – спросил он, прижимая ладони к траве, чтобы ненароком не обнять Джорджетт.
Она надула губы.
– Вы ведете себя неразумно, Джеймс. Что это за игры?
Как быстро все в ней менялось… В мгновение ока эта женщина превращалась в какую-то другую особу, а потом так же быстро происходило обратное превращение. В ней жили две разные Джорджетт, одна – тихая и добропорядочная, на редкость скромная, другая – уверенная в себе и дерзкая, не стесненная никакими условностями. И к которой же из двух он должен обращаться с предложением руки и сердца?
– Не знаю, что это за игры, – пробормотал Джеймс, опустив голову на траву. Он все еще надеялся, что ему удастся достучаться до обеих. – И я вовсе не играю вашими чувствами. Просто я не хочу, чтобы это заканчивалось.
Джеймс затаил дыхание в ожидании ответа. Честность – это замечательно, но проблема в том, что своей честностью он мог ее спугнуть. Да он и сам испугался, когда понял, что хочет жить с ней по-настоящему.
Губы Джорджетт удивленно приоткрылись, глаза же потемнели, и в них вспыхнул вызов. Низко наклонившись над ним, она сказала:
– Мы находимся в неравном положении, сэр. Преимущество на моей стороне.
– Да, действительно, – едва слышно прошептал Джеймс задыхаясь от волнения. – Так скорее же им воспользуйтесь.
