Темпл прикрыл ее ладонь своей, приподнялся и посмотрел ей в лицо. Мара села и вновь заговорила:
— Даже сейчас… когда ты отодвинулся от меня всего на несколько дюймов… я уже оплакиваю утрату.
Услышав это признание, он потянулся к ней, но не притронулся — словно не знал, что делать дальше.
— Мара, я не хочу, чтобы ты думала, будто мне доставляет удовольствие…
Она прижала пальцы к его губам, останавливая поток слов.
— Нет, Уильям, — к глазам ее подступили слезы, — ты не понимаешь. Я тоскую по тебе, когда ты не со мной.
Его глаза вспыхнули желанием, и у нее перехватило дыхание.
— Я полностью в твоей власти, — сказала она. — Я безрассудная раба твоих прикосновений, поцелуев, твоих красивых черных глаз.
И поэтому все будет еще сложнее.
Этого она вслух не произнесла, лишь добавила:
— Ты властвуешь надо мной.
Темпл молча смотрел на нее, и ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Но он внезапно встал с кровати, и Мара решила, что окончательно все испортила. Однако он вернулся через минуту — уже без рубашки и сапог, в одних только черных штанах, с черными татуировками на руках и с ослепительно белой повязкой на плече.
Она упивалась его видом, каждым дюймом его тела, залитого золотистым светом свечей. Упивалась и поражалась: как же получилось, что этот блистательный бог, сложенный, как греческая статуя или творение Микеланджело, родился в одном из самых аристократических семейств Англии? В нем не было ничего жеманного, ничего искусственного. Он был самым мужественным из мужчин — сплошные мускулы… сила, мощь и фация.
Взгляд ее остановился на его здоровой руке, сжимавшей галстук, который он недавно снял. Эта длинная полоса ткани казалась одновременно обещанием и угрозой.
— Ты очень тревожишься из-за чужой власти над тобой? — спросил Темпл.
Ее сердце бешено колотилось.
— Да.
Он протянул ей галстук. Поколебавшись, она взяла его, а Темпл лег на кровать и поднял руки над головой, к планкам изголовья.
Стоило ей взглянуть на него, распростертого перед ней на кровати, широкоплечего и прекрасного, — и во рту тотчас же пересохло. Он — само совершенство, во всех смыслах этого слова.
И тут герцог произнес:
— Ну давай. Распоряжайся сама.
Желание пронзило ее — жаркое, тяжелое, слишком сильное, чтобы ему сопротивляться. Широко распахнув глаза, Мара пропустила галстук сквозь пальцы и спросила:
— Ты уверен?
Он кивнул, крепче вцепившись в изголовье.
— Доверься мне, Мара.
Она проползла немного по кровати, голая, в одних шелковых чулках. Став рядом с Темплом на колени, спросила:
— Ты хочешь, чтобы я привязала тебя?
Он улыбнулся:
— Делай со мной все, что пожелаешь.
Он полностью отдавался в ее руки. Ради ее удовольствия. И она могла сейчас думать только об одном: ее наслаждение каким-то образом неотрывно связано с его. Эта мысль придала ей храбрости сделать немыслимое — оседлать его, прижавшись к нему распаленным естеством. Темпл застонал и закрыл глаза, приподняв бедра. Его тело словно давало обещания, которые он сдержит, как надеялась Мара.
— Но если ты собралась завязать мне глаза, — проговорил он с улыбкой, — то сделай это сейчас, чтобы не пытать меня больше своей красотой.
Завязать ему глаза? Боже милостивый! Неужели люди и впрямь делают такое?
И она тоже хочет. Просто ужасно хочет.
Подумав об этом, Мара не сдержала улыбки, а Темпл засмеялся:
— Ах ты, распутница! Да тебе это нравится!
— Ты меня хочешь, Уильям?
— Хочу?.. Да это слово даже приблизительно не передает того, что я испытываю. — Хочу — ничто по сравнению с тем желанием, которое меня обуревает. Отчаянным желанием.
Мара наклонилась и прильнула к его губам страстным поцелуем — таким сладостным, что оба едва не задохнулись от восторга. Затем, приподняв голову, она завязала ему галстуком глаза, наслаждаясь тем, как напрягалось под ней его тело. После чего прижалась грудями к его груди и прошептала ему на ухо:
— Ты мой.
Он прорычал в ответ:
— Всегда!
К сожалению, не всегда.
Увы, он не будет принадлежать ей всегда, потому что это невозможно. Всегда с ней — не та жизнь, которой он заслуживал. Ему нельзя жениться на сплошном скандале, на женщине, которую никто никогда не примет, на женщине, которую Лондон никогда не забудет. До тех пор пока она с ним, он для всех будет герцогом-убийцей.
А он заслуживает куда большего.
Но сегодня ночью можно притвориться, что все не так.
Мара целовала его плечо и здоровую руку, целовала татуировку, под которой напрягались мышцы. Не удержавшись, провела языком по краю рисунка. Он застонал от наслаждения, а она двинулась дальше, к груди, обращая особое внимание на шрамы, исполосовавшие его грудь и живот. Целуя их. Проводя языком по рубцам.
Темпл вздрогнул, и Мара сразу подняла голову:
— Больно?
— Нет, просто… Никто никогда не хотел к ним прикасаться так, как ты.
А ей хотелось к ним прикасаться. Хотелось потрогать каждый дюйм его тела. И Мара, расхрабрившись, приподнялась, скользнула вниз по его телу и стала расстегивать пуговицы на штанах — инстинкт и желание взяли верх над опытом. Темпл приподнял бедра над кроватью, помогая ей стянуть штаны вниз, — и вот он уже лежит перед ней с восставшим естеством.
И принадлежит только ей.
Мара замерла, любуясь им, распростертым перед ней во всей красе, — здоровой рукой он крепко держался за изголовье, так что костяшки пальцев побелели. И он был готов отдаться ей.
Да, он отдал себя в ее власть. Полностью.
Мара неуверенно потянулась к нему дрожащей рукой. И снова замерла. Потом все же приблизилась, и он это почувствовал.
— О, Мара… — произнес он сквозь стиснутые зубы, произнес невнятно от обуревавшего его желания. И это прозвучало очень мило.
Она чувствовала, что готова дать ему все, чего он только захочет, но…
— Я не знаю, что делать, — призналась Мара. Оказалось, что сказать такое довольно просто, когда глаза у него завязаны. — Я никогда… Я хочу сделать все правильно.
Он прерывисто засмеялся:
— Ты просто не можешь сделать что-то неправильно, милая. Клянусь. Я слишком сильно тебя хочу.
Она наклонилась пониже и прошептала:
— Я постоянно мечтала об этом глухими ночами. Представляла, как это бывает.
Он помотал головой:
— Нет, не рассказывай ничего! Не хочу знать, что ты мечтала о другом.
Мару эти слова шокировали.
— Никакого другого не было, — сказала она. — Всегда только ты.
И тут наступила ее очередь прикасаться, изучать, трогать… Она положила ладонь на его восставшую плоть и почувствовала, как она дернулась и еще больше затвердела, если такое вообще было возможно.
Темпл громко застонал, и Мара пришла в восторг от этого мужского стона.
— Ты такой твердый…
— Да, но только для тебя.
— И при этом… мягкий, — добавила она. — Сталь, обтянутая бархатом.
Темпл разжал пальцы и потянулся к ней, но тут же вспомнил про свое обещание и вернул руку на место.
— Не такой мягкий, как ты, любимая.
— Кажется, у тебя сложности, — произнесла она, проводя ладонями по его паху и наслаждаясь тем, как в такт двигались бедра Темпла.
Он ухмыльнулся:
— Ты меня дразнишь?
— Очень может быть, — ответила она с улыбкой.
Темпл нахмурился.
— Мисс Лоув, не забывайте: как вы нам, так и мы вам.
Ее охватило возбуждение.
— Какое чудесное обещание!
Снова раздался стон. Он не мог сдержаться, этот восхитительный мужчина!
— Продолжай, — попросил он.
— Мне казалось, здесь командую я, — возразила Мара.
— Любовь моя, ты сошла с ума, если думаешь, что власть не в твоих руках.
Она снова улыбнулась, сжав его естество.
— Откуда мне знать, что я тут главная?
— Если бы главным был я, мы бы сейчас не играли в эти глупые игры.
Мара засмеялась, и Темпл сказал:
— Я люблю твой смех. Ты смеешься так редко, а мне хотелось бы слышать его каждый день.
