у меня, как я ни пытался, не возникло к ней никаких сильных чувств. Я был обязан жениться, я выполнил свой долг. Честь детей и жены - это самое ценное, что у меня есть. Но Марта не должна уехать. Она останется, и я готов на всё, чтобы вы забыли о её существовании.
Мэтью нахмурил брови. Что-то не срасталось и он не знал, что. Потом понял, что Марта наверняка угрожала Тайлору отъездом, заверяя, что Мэтью заставляет её. Чего добивается эта женщина? Жаждет получить алмаз или и правда влюблена в Тейлора, который униженно готов молить своего шурина оставить ему возможность встречаться с интриганкой?
Мэтью сжал руку в кулак.
- Честь семьи? - поднял брови произнёс он, - вы продемонстрировали эту заботу, выставив меня идиотом на дне рождения своей жены.
Тайлор вспыхнул.
- Что я должен был делать, узнав, что вы спали с ней в моей библиотеке? Я был вне себя от ревности!
Мэтт снова опустил голову.
- Когда-то я боготворил вас. Был уверен, что вы непогрешимы. И лучше заслужить трёпку от непогрешимого Тайлора, чем испытать такое разочарование, - сказал он, - пришлите мне алмаз, и делайте, что хотите.
Герцог поклонился. Он сжал губы, и его лицо побледнело.
- Всего хорошего, Мэтью, - как-то тихо сказал он, и быстро ушёл, оставив Мэтта в полном недоумении.
***
Спустя два дня Мэтью доставили посылку, где лежала большая черная шкатулка. Раскрыв её, он обнаружил желтый алмаз, который привык видеть сияющим на груди у фрау Марты. Тайлор сдержал слово и прислал его точно в срок.
Мэтт смотрел на сияющее украшение, погружаясь в тайные глубины прекрасного камня, грани которого отражали лучи солнца и пылали золотистым чистым светом. Он взял в руки кулон, и долго рассматривал его.
Этот алмаз принес столько зла в его жизнь. И наверняка, он принес много зла в жизнь Тайлора. Марта манипулировала им, то выставляя на всеобщее обозрение, чтобы подчеркнуть свою связь с Мэтью, то грозила рассказать Грейс или Оливии историю этого алмаза. На что ещё способен этот камень? Мэтью не знал, что делать с ним. Подарить жене или дочери? Свет даже через двадцать лет будет помнить, кто носил этот камень. Глория не сможет выйти в нём, чтобы не вызвать пересудов и смешков за спиной. Оливия же и так достаточно опозорена, чтобы носить украшение, снятое с шеи любовницы.
Мэтт сжал камень в кулаке и вышел из дома.
Он брёл по дорожке к озеру, вспоминая, как бился за право купить алмаз с каким-то богатым купцом. Часть приданого Оливии, что сейчас принадлежит Глории, было без жалости отдано им за право преподнести его фрау Марте... В каком же ослеплении нужно было быть, чтобы сотворить такое? Мэтт давно не пытался понять себя прежнего. Этот алмаз, как след от корабля, будет всегда указывать на него. Кому бы не отдал он алмаз, слишком заметный, слишком яркий, слишком прекрасный,он навсегда будет запятнан той грязью, что нёс в своих чистых гранях.
Вот и озеро.
Солнце отблескивало на волнах, а белые лебеди спали, спрятав головы под белые крылья. При звуке шагов Мэтью они встрепенулись, стали вытаскивать длинные шеи, выгибая их и хлопая крыльями. Мэтт зашел на сходни, прислонившись к перилам, и смотрел на лебедей.
Было бы хорошо продать алмаз и поправить свои дела. Но кто даст реальную цену за украшение с такой репутацией? Да и хочет ли он таким образом разбогатеть? Он разжал руку и снова посмотрел на камень. Тот сверкнул, на миг ослепив его, и Мэтью сжал кулак.
Мэтт хорошо знал, что должен сделать. Он размахнулся, и закинул кулон как можно дальше. Голубые воды приняли его, тут же сомкнувшись и пряча драгоценную добычу. Лебеди, думая, что он кинул хлеб, бросились к месту падения кулона и удивленно плавали кругами, не понимая, куда делать их еда. Мэтью следил за ними глазами.
Вот и всё.
История закончена. Пусть Тайлор сам разбирается со своей пассией. Ему они больше не страшны.
Фрау Марта осталась в прошлом. Как и всё, что было до неё.
А впереди был яркий солнечный день, и такая же солнечная жизнь, очищенная от скверны драгоценной жертвой.
Виконт шел по дорожке, насвистывая известную мелодию.
И, наверное впервые в жизни, он ощутил себя по-настоящему счастливым!
1840 год.
Как же тяжело быть отцом двух юных сорванцов, которые казалось только вылезли, из пелёнок, и уже готовы поучать его и Оливию!
Мэтью ожидал, когда его сын раскланяется с юной цветочницей, которая строила ему глазки.
В семнадцать лет он тоже заигрывал с цветочницами,вспоминая прошлое усмехнулся Мэтт.
- Филипп, мы так опоздаем, - он подвинулся, впуская юного повесу в коляску, - и твоего племянника крестят без нас.
Филипп пожал плечами. Яркие синие глаза он взял от матери, а непокорные каштановые кудри явно от него, хотя сейчас волосы Мэтта давно были припорошены сединой.
- Почему я должен ездить в провинцию каждый раз, когда Глория рожает очередного наследника графу Свенсену? Разве это честно, отец? - Филипп капризно поджал губы, и стал рассматривать пролетающие мимо домики с черепичными крышами. Коляска вывезла их в поля, где до дома Глории было рукой подать.
Оливия и Фелисити давно были с графиней Свенсен, что подарила своему горячо любимому мужу наследника после трёх дочерей подряд.
- Это необходимо, - Мэтью тоже смотрел на пробегающие мимо поля, - потому что Глории нужна поддержка и наше присутствие.
Виконт скучал по Глории, которая рано вышла замуж и упорхнула из родного гнезда, когда его младшим детям, двойняшкам Филиппу и Фелисити не исполнилось и десяти лет. Смотря на Филиппа, Мэтт вспоминал, каким счастьем было для них с Оливией их рождение. Оливия отчаялась просить Господа о чуде, и в один прекрасный день осознала, что станет матерью! Каким же чудом было рождение сразу двух детей... Детей, в который уже не молодые родители не чаяли души, и которых обожала их старшая сестра, любившая играть в школу и обучившая их читать и писать без помощи гувернанток. Глория была рождена, чтобы заниматься детьми, и, видимо, поэтому у неё самой детей было много. Мэтью надеялся, что и на этом дочь его не остановится, и выводок графа и графини Свенсен пополнится ещё двумя-тремя малышами.
Филипп и Фелисити росли неугомонными сорванцами. Сестра не отставала от брата в шалостях, и слуги сбивались с ног, пытаясь сохранить их
