— Теперь твой Йоза отомщен.
Райна нахмурилась, пытаясь понять его слова, и вспомнила о лекаре-саксе, которого два года назад убил Ансель. Убил за сострадание к умиравшим.
Кристоф кивнул.
— Сколько можно просить! Отведи Райну в замок, — твердо приказал Пендери и подтолкнул ее к брату.
— Это не его вина, — заступилась девушка за юношу, рыцарь не слушал ее.
Расправив плечи, подняв голову, Максен вышел во внутренний двор, где толпились норманны, которые кинулись ему навстречу. Барон велел им расступиться и пошел в… часовню.
— Это хорошо, — одобрил Кристоф, видя, что брат вошел в часовню.
Райна взглянула на него:
— Он собирается молиться?
— Думаю, да.
Все это и впрямь хорошо, но ей полагается быть рядом с ним.
— В замок! — юноша, похоже, прочитал ее мысли.
Райна пыталась подавить свое желание, но, дойдя до внутреннего двора, подобрала руками юбки и, не обращая внимания на крик Кристофа, пустилась со всех ног в часовню. Она остановилась у входа, чтобы отдышаться и спокойно войти в святилище.
Максен стоял возле покрытого тканью алтаря, упершись в него рукой.
— Зачем ты пришла, Райна? — услышав шаги, спросил он не поворачивая головы.
В голосе его была одна усталость. Она ступала тихо, а он услышал и догадался, что это она.
— Не могу оставить тебя одного.
— Разве здесь нет Бога? — спросил рыцарь.
— Есть.
— Тогда я не один.
Райна не ответила ему, да и вряд ли он ждал ответа, но и не ушла. Она шагнула и наступила на что-то. Глянув вниз, увидела меч в ножнах. Как же она не заметила? Совершенно непроизвольно девушка наклонилась и взялась за рукоятку.
— Не трогай его! — рявкнул Пендери.
Она подумала, что он обернулся, и подняла голову, но рыцарь по-прежнему стоял к ней спиной. Выпрямившись, Райна перешагнула через меч, подошла к Максену и осторожно положила руку на его плечо.
— Это нужно было сделать, — прошептала она.
Мускулы под ее пальцами напряглись, будто он готовился к прыжку.
— Ничего ты не знаешь, Райна. А теперь иди.
— Я знаю, тебе тяжело…
— Я сказал — иди.
— …что на твоих руках много крови, которую ты хотел бы смыть.
Норманн, оттолкнувшись от алтаря, круто повернулся.
— Хотел бы? Замолить, Райна, — поправил он ее, — хотя Бог знает, что я уже по колено в крови, а убийствам не видно конца. Давно ли оставил монастырь, а уже убил троих, а может, и четверых. Да, еще сакса, лежащего со стрелой в спине. А все потому, что я поздно расправился с Анселем. Нет, Бог не со мной, просто не может быть со мной.
Как ей хотелось успокоить его, обнять и прижать к себе, как прижимал он ее к своей груди, когда она плакала, рассказывая о прошлом. Правда, здесь совсем другое — рыцарь чувствовал свою вину и мучился от уколов совести, а она страдала от потери близких.
— Ты не можешь выбросить из памяти Гастингс, но ты можешь изменить то, что случилось сейчас. Ты и изменил.
— Проклятие! — Он отошел от нее в сторону, будто опасаясь, что не сумеет сдержаться. — Разве ты собственными глазами не видела убийство, женщина?
— Разве у тебя был выбор? — она бросила слова ему в спину. — Разве у тебя был выбор тогда, у Гастингса? Ты сражался за своего короля, значит, на нем вина за содеянное.
Он долго молчал, затем повернулся к ней:
— Ты искренне в это веришь?
— Разве это не так?
По лицу норманна пробежала тень, хотя взгляд по-прежнему оставался твердым. Он покачал головой.
— Где же тогда правда? — спросила она.
— Правда… — рыцарь смотрел куда-то мимо нее, словно ища ответа. — Правда в том, что я заслужил больше, чем прозвище, данное после Гастингса, оправдал и укрепил его кровью. Я жаждал крови людей, которые не были моими врагами, напротив, я вырос среди них и даже называл друзьями.
Райне трудно было дышать.
— Гастингс — это битва двух народов. — Она пыталась оправдать его, норманна, о чем прежде не могла бы и подумать. — Ты норманн, Максен, а саксы были твоими противниками. Что тебе еще оставалось делать?
Он взглянул на нее.
— Это ложь.
Не понимая, Райна нахмурилась.
— По рождению я норманн, но я жил в Англии и был воспитан саксами. Поэтому я больше сакс, чем подданный короля Вильгельма.
— Но он — твой король. Ты обязан сражаться на его стороне.
Пендери покачал головой:
— С такой жестокостью?
Да, об этом говорило прозвище, данное ему. Райна боялась расспрашивать, опасаясь, что он тогда прекратит разговор.
— Зачем ты сделал это?
Пендери смотрел на нее, но Райна сомневалась, что он ее видит.
— Для этого я всю жизнь осваивал воинское ремесло. Нильсу, Томасу и мне нужно было постоянно упражняться, чтобы перед отцом не упасть в грязь лицом. Я никогда не расставался с оружием. Всему, что я знаю, меня научил отец, но учился я, не сидя у него на коленях, а на кончике меча.
С отвращением Пендери провел рукой по волосам:
— Я убивал и до Гастингса, но сражался все время за правое дело. Но битва, в которую меня втянул Вильгельм, — это тяжелый случай. Я воевал не за земли, как многие рыцари, а за имя, за то, чтобы доказать себе, отцу, что я настоящий воин.
Нелегко было слушать его рассуждения, особенно потому, что перед глазами вставали лица отца и братьев. Того Максена, о котором он говорил, она не знала и не любила.
— Но ты раскаялся, — Райна подошла к нему. — Ты ушел в монастырь и отдал свою жизнь Богу, замаливая грехи.
— И ты думаешь, этого достаточно?! — воскликнул он.
— Для Бога — наверно.
Сверкая глазами, стиснув зубы, он шагнул к ней.
У Райны сердце ушло в пятки, но она старалась не подавать вида. Рыцарь прошел мимо нее и с размаху ударил кулаком по алтарю.
— Почему же он не освободит меня от мучительных воспоминаний, почему не перестанет терзать меня? День и ночь мои муки со мной.
Он покачал головой:
— Ты хотела узнать, почему я отпустил саксов, и я сказал тебе. Но не сказал того, что сделал я это и для себя.
Райна чувствовала, как его ноша начинает давить и на ее плечи, как сгибаются они под тяжестью, как щемит сердце. Зная, что это рискованно, она подошла все же к норманну и, положив одну руку ему на плечо, другой накрыла его кулак.
— Ты не простил себя, — вкрадчиво заговорила девушка, пытаясь не замечать напряжения его мускулов, которое вызвало ее прикосновение.
Лицо рыцаря было каменным, когда он повернулся к ней.
— Как я могу простить? Мой меч успокоился лишь тогда, когда на земле остались лежать бездыханные тела. Только после того, как я увидел…
— Что?
Он смотрел на нее какие-то мгновения, которые им обоим показались невыносимо долгими. Потом сказал:
