– Я не могу жениться на тебе, именно это она пыталась втолковать мне вчера вечером, и, если бы мне не показалось, что затронута моя честь, я бы послушался ее.
– Кто говорил? Ты имеешь в виду Аннализу?
В этот момент поднялась суматоха, и, увидев лица обоих братьев в этот ранний час, Кассандра поняла, что случилось нечто ужасное. В окно пробивался солнечный свет, подчеркивая мрачные выражения их лиц, так похожие на выражение лица Роберта.
Она подбоченилась.
– Что? – воскликнула она, думая, что с Фебой или Адрианой что-то случилось. – Карета перевернулась, напали бандиты или…
– Присядь, – мягко сказал Гэбриел. – Я налью тебе шоколаду.
– Нет! – Она осталась стоять. – Говори! Что случилось?
Джулиан взял ее за руку и подвел к дивану.
– С твоими сестрами все в порядке, – сказал он.
Ее глаза перебегали с одного лица на другое. О Боже, нет!
– Бэзил? – прошептала она, готовая вырвать у него ответ.
– Нет, – Джулиан тяжело вздохнул, – его жена. Вчера вечером она пыталась покончить с собой.
– Аннализа?
Кассандра почувствовала в груди холодный ком. У нее задрожали руки.
– Но она… это смертный грех.
– Да, но она очень молода и решила…
Джулиан замолчал и оглянулся на Гэбриела в поисках поддержки. Гэбриел налил шоколаду и сунул чашку Кассандре.
– Она решила, что совершит доброе дело. Она решила, что была не права, когда не пошла против воли отца и не стала монахиней.
Он взглянул через плечо.
– Я не послушался ее, – произнес Роберт.
Кассандра согнулась в три погибели.
– Замолчите! – закричала она, закрыв лицо руками. Кассандра вскочила, чувство вины грозило поглотить ее целиком, ее и Бэзила. Она откинула с лица растрепавшиеся волосы, расхаживая при этом взад-вперед, чтобы успокоиться.
– Она жива?
– Да, Бэзил появился вовремя и спас ее.
Перед ее глазами возникали беспорядочные видения, она окунулась в них, продолжая расхаживать.
Это не помогло. У нее в уме то и дело рисовалась картина: милое, прекрасное, невинное лицо, почти смертельной белизны. В этом виновата она. И Бэзил. Потому что они… Она остановилась и застонала, прижимая руки к глазам.
– О Боже! – воскликнула Кассандра. – Что мы наделали?!
Она опустилась на пол, снедаемая чувствами печали и вины, ее глаза оставались сухими. Кассандра не знала, что сказать, и лишь подняла на братьев глаза, полные страдания.
– Что мы наделали?! – прошептала она.
Гэбриел подошел к ней и обнял за плечи. Его объятия были нежными, мягкими и успокаивающими. Он гладил ее по волосам.
– Она сказала ему, что хочет быть монахиней. Сказала, что если бы не ее слабость, каждый получил бы то, что хотел. Вы вините во всем себя, но никто не виноват.
– Он достоин любви, Кассандра. Я всегда знал, что если ты влюбишься, то это будет большая страсть. Ты не должна раскаиваться в этом. Он любит тебя. Она любит тебя. Ты любишь их обоих.
Услышав это, Кассандра съежилась. Первый раз в жизни кто-то стал свидетелем ее боли, горя, печали и вины, смешанных с облегчением – все-таки Аннализа не умерла – и огромной необычайной любовью. Когда она успокоилась и почувствовала усталость, брат подвел ее к дивану, смочил платок холодной водой и положил ей на глаза.
– Видишь ли, – произнес он, держа ее за руку, – вы оба поступили честно, и это спасло ей жизнь. Если бы он не появился вовремя, она истекла бы кровью.
– Не могу поверить в то, что она пыталась покончить с собой. Она такая набожная!
Гэбриел печально улыбнулся:
– Она молода, а молодые девушки хотят стать мученицами во имя чего-нибудь.
Кассандра расплакалась и крепко сжала его руку.
– Что было бы, если бы ей это удалось?!
– Но не удалось же!
Кассандра старалась вспомнить свои прежние ощущения, которые она испытывала до того, как ее жизнь так сильно изменилась.
– Я никогда не думала, что любовь может быть такой мучительной.
– Я знаю, ему так же трудно, как и тебе.
– А ты, Гэбриел? Я думала, что трудно будет именно тебе.
– Я люблю всех – высоких и низких, блондинок и брюнеток, белых и черных, богатых и бедных. Вот мое место в жизни.
Кассандра слабо улыбнулась.
– Где она сейчас? Я имею в виду Аннализу.
– Он увозит ее домой, в Италию.
– Хорошо, – выдохнула Кассандра. Это показалось ей недостаточным, и она повторила, все еще ощущая последствия сильного волнения: – Хорошо.
Несколько часов спустя, когда она окончательно успокоилась, Джоан вошла в ее комнату на цыпочках.
– Миледи? – спросила она и повторила уже настойчивее: – Миледи, вам письмо, его принес его слуга.
Кассандра села и взяла письмо, ее руки немного дрожали, когда она взламывала печать. Письмо было написано не Бэзилом. Оно было написано по-итальянски решительным и четким почерком, таким же красивым и удивительным, как и та молодая женщина, которая прислала его.
Дорогая Кассандра!
Не слушайте, если Вам будут говорить, будто я пыталась покончить с собой. Все совсем не так, как кажется, но люди должны поверить ради нас всех, что это было именно так. Мой отец должен поверить, что это чистая правда.
Вы не должны выходить замуж. Подождите Бэзила, он любит Вас больше, чем солнце, так же сильно, как Вы любите его и как я люблю Бога.
Аннализа.
Гэбриел поднялся, услышав, как резко она вдохнула. Его раскосые глаза сверкали как у кота.
– С тобой все хорошо?
Кассандра аккуратно сложила письмо и спрятала его за корсаж, поближе к сердцу.
– Да, – ответила она, – мне очень хорошо.
Англия
Осень 1788 года
Как и каждым вечером этой долгой осени, Кассандра сидела в одиночестве в отгороженном саду. Над ее головой трепетали оранжевые, желтые и красные листья, такие же листья ковром устилали землю. Кассандра сидела за железным столом, выкрашенным белой краской. На столе громоздились кипы бумаг. Она сосредоточенно писала, передавая цветистую итальянскую речь Боккаччо таким же цветистым английским языком. Это был прекрасный октябрьский денек, расцвеченный красками осени. Кассандра написала: «День десятый, в который рассказываются истории о тех, кто был великодушен или щедр в любви и других делах». Она невольно улыбнулась.
Перевод был почти готов, а с помощью влиятельного мецената Кассандра сумела возбудить к нему интерес издателя, согласившегося издать перевод, выполненный женщиной. Кассандра хотела опубликовать его под собственным именем.
Она не позволила себе уделять много внимания тому, как публика может воспринять ее работу. Кто-то станет возмущаться, кто-то смеяться над переводом, потому что это не женское дело, некоторые скажут, что она отклонилась от стандартов, которые они же установят, будут и другие критики, все выступления которых можно будет свести к тому, что Кассандра сделала перевод не так, как это сделали бы они.
