– Ждать осталось недолго, сестренка.
– Развод? – она даже задохнулась.
– Развод! Святая церковь против разводов. Не бойся, Лукреция, есть другие способы избавиться от нежелательного супруга.
– Неужели ты!.. – воскликнула она.
– Тише, тише. Дорогая моя, не стоит говорить о таких вещах на улице. У меня есть свои планы по поводу твоего супруга, и я обещаю: к следующему карнавалу ты уже забудешь о том, что он когда-то существовал. Разве эта мысль не радует тебя?
Лукреции даже стало дурно от ужаса. Она не любила Джованни Сфорца, но пыталась полюбить. Там, в Пезаро, она изо всех сил старалась быть для него хорошей женой, и нельзя сказать, чтобы это ей не нравилось. Да, он не из тех любовников, о которых можно было бы мечтать, но все же он – ее муж. У него есть свои чувства, свои стремления, и если он жалел себя, то и она жалела его тоже. Ведь ему так часто не везло!
– Чезаре, – начала она, – я боюсь…
Он прижался губами к ее ушку:
– За нами наблюдают. Мы не танцуем с другими, а следовало бы. Я приду к тебе завтра утром, позаботься, чтобы за нами не подслушивали и не подглядывали. И тогда все тебе объясню.
Лукреция молча кивнула.
Она начала танцевать, но без веселья. Слова Чезаре стояли у нее в ушах: они собираются убить Джованни Сфорца, сказала она себе.
В эту ночь она ни на минуту не сомкнула глаз.
Никогда еще в жизни она так остро не чувствовала своей связи с семьей, и никогда еще ей не приходилось принимать такие важные решения.
Она считала, что должна хранить безоговорочную верность отцу и брату. Предать их доверие? Это непростительно. Но в то же время разве может она стоять в сторонке и наблюдать, как они убивают ее мужа?
И тут Лукреция обнаружила, что у нее есть совесть.
Она хорошо понимала, что еще слишком молода и неопытна в житейских делах. Она понимала, что, подобно отцу, жаждет гармонии и покоя, но, в отличие от него, она не была готова идти на все только ради этого. Она не любила Сфорца и понимала, что не очень-то будет по нему тосковать, исчезни он из ее жизни, но ее ужасала мысль о том, что его ждет смерть – мучительная или даже безболезненная, – а она будет среди тех, кто погубил его. Если она его не предупредит.
Перед ней стоял выбор: либо хранить верность отцу и брату и дать Сфорца умереть, либо предупредить Сфорца и предать семью.
Какое страшное решение! Все существо ее протестовало против необходимости его принятия.
Убийство! Она не желала иметь с этим ничего общего.
Если я дам ему умереть, воспоминание об этом будет преследовать меня всю жизнь, думала она.
Но если она предаст Чезаре и отца?! Они никогда больше не будут ей доверять, она лишится той любви и тепла, которые окружали ее всю жизнь.
Она лежала на постели, без конца прокручивая в уме все эти вопросы, вставала, подходила к образу Мадонны, становилась на колени и молилась.
Помощи ждать не от кого. Это должно быть ее собственное решение.
Утром Чезаре в подробностях посвятит ее в свои планы, и она знала, что до этого все же должна прийти к какому-то выводу.
Она послала одну из своих женщин за камердинером мужа, Джакомино.
Какой красивый юноша, думала она, глядя на Джакомино, сразу видно, что он честен и бесконечно предан Сфорца.
– Джакомино, – начала Лукреция, – я должна с тобой кое о чем поговорить.
Лукреция увидела, что в глазах юноши вспыхнула тревога. Он не сомневался, что госпожа находила его привлекательным – многие женщины так считали, и потому он забеспокоился. Он ведь не понимал, какую на самом деле ей предстоит выполнить задачу…
– Ты бы хотел вернуться в Пезаро, Джакомино?
– Я счастлив быть там, где находится мой хозяин, мадонна.
– А если бы тебе пришлось выбирать самому?
– Пезаро – мой дом, мадонна, а каждый человек любит свой дом.
Она кивнула и продолжала разговор о Пезаро. Она лихорадочно размышляла: он растерян, этот добрый Джакомино, и я должна продолжать говорить, даже если он решит, что я вздумала сделать его своим любовником.
Она указала ему на стул, он сел. С каждой минутой он становился все растеряннее, на него было жалко смотреть: он наверняка уже думал о том, что из преданности хозяину ему придется отказать этой прекрасной женщине, которая собиралась себя ему предложить. Но наконец она услышала шаги, которых ждала всю ночь и, почувствовав немыслимое облегчение, вскочила:
– Джакомино, сюда идет мой брат!
– Мне надо уходить, мадонна!
– Подожди. Если ты уйдешь через дверь, брат заметит тебя, а ему не понравится, что ты был здесь.
Боже, как же все боялись Чезаре! Джакомино даже побледнел от страха.
– О, мадонна, так что же мне делать?
– Я тебя спрячу. Быстро! Стань здесь, за шторой, тебя никто не увидит. Только стой тихонько, хорошо? Молю тебя, замри, потому что если брат обнаружит тебя в моих апартаментах…
– Я буду тихим, как мышка, мадонна.
– Да у тебя зубы стучат! Вижу, ты отлично понимаешь, в какую опасную ситуацию попал. Брат не любит, когда я принимаю у себя молодых людей. О, Джакомино, будь осторожен!
Говоря это, она подталкивала его к шторе. Затем расправила складки и с удовлетворением оглядела результаты своей работы: камердинера не было видно совсем.
Затем она поспешила к креслу и уселась в него с видом притворного внимания.
– Лукреция, дорогая моя, – объявил, входя в комнату Чезаре, – я вижу, ты подготовилась к нашей встрече и сделала так, что мы одни.
– Да, Чезаре. Так что ты хочешь мне сообщить?
– Вчера на улице об этом слишком опасно было говорить, сестренка, – он подошел к окну и выглянул. – А, празднества все продолжаются… Мимы, маски… Джованни Сфорца сейчас на улице или по-прежнему сидит взаперти и тоскует о своем драгоценном Пезаро?
– Тоскует о Пезаро.
– Ну что ж, пусть мечтает, пока может мечтать, – мрачно усмехнулся Чезаре. – Недолго ему осталось.
– Ты говорил о своих планах…
– Да, сестра. У меня есть определенные планы. Меня бесит сама мысль о том, что ты вынуждена коротать свои дни с этим провинциальным болваном. Он заслуживает смерти уже хотя бы потому, что осмелился жениться на моей прекрасной сестре.
– Бедный Джованни, но его заставили это сделать.
– Ты жаждешь свободы, а поскольку я – самый щедрый брат в мире, я стремлюсь удовлетворять все твои желания.
– Да, Чезаре, ты всегда был добр ко мне, и мне всегда было хорошо рядом с тобою.
Чезаре принялся мерить шагами комнату.
– Отец и я не рассказывали тебе раньше о наших планах. Потому что мы знаем: ты такая юная и нежная, ты всегда жалела даже рабов, заслуживших наказание, и просила за них. И мы полагали, что ты станешь просить нас пощадить и твоего мужа… Но мы знаем, как жаждешь ты избавиться от него… Даже и мы хотим видеть тебя снова свободной.
