Опьяненная свежим воздухом, она почувствовала себя свободной и ничем не скованной, как птица, взлетевшая со скалы. Она медленно раздевала его, посмеиваясь над его удивлением, а затем попросила снять с нее платье.
Было нечто древнее, волнующее и даже волшебное в этой сцене. Они стояли обнаженными в глухом лесу. Ее не покидало странное чувство, что она делает все правильно, как будто это языческие силы предопределили их союз, словно каждая частичка в них получила высочайшее соизволение на любовь.
Они стояли лицом друг к другу, и она видела, что он тоже ощущает необыкновенные невидимые силы, воздействующие на них в этой тиши наполненного туманом святилища.
– Айдан. – Пиппа дотронулась до тонких и длинных шрамов на груди у мужа. – Ты никогда мне о них не рассказывал.
– Я думал, что Яго расскажет. – Он криво усмехнулся. – Он же тебе все рассказывает.
– У него такие же.
– Это часть обряда посвящения в мужчины, который исполняют у него на родине. Когда я его встретил, то был весьма впечатлительным ребенком. Его шрамы произвели на меня сильное впечатление.
Она провела пальцами по его груди и почувствовала, насколько сильно он ее хочет. Он тихо засмеялся:
– Короче говоря, мои шрамы появились в результате трагического морского путешествия, злоупотребления ирландским виски и избытка мальчишеской бравады.
– Это должно быть очень больно? – Она придвинулась ближе.
– Нет, отец наказал меня в два раза больнее, когда увидел, что я наделал.
Он рассуждал об этом легко, но она слышала обиду в его словах.
– Все совсем как у меня, – сделала она свой вывод. – Тебя тоже бросили, только иначе, чем меня.
– Только тот, кто меня бросил, был все время рядом, но я чувствовал его недовольство ежедневно.
Она шагнула вперед и прижалась губами к его шрамам. Губы ее заскользили вдоль них, осыпая их поцелуями, Айдан задохнулся и выпрямился. Мысль, что ее прикосновение приводит его в трепет, наполнила ее неистовым чувством обладания им. Чувство свободы заставило ее забыть обо всем на свете, она обняла его и стала нежно поглаживать, откровенно демонстрируя свои чувства. Чем ниже она опускалась в своих поцелуях, тем явственнее проявлялся его восторг. Освобождая его от пут, Пиппа любила его все с большим безрассудством, на которое раньше считала себя не способной. Она продолжала до тех пор, пока он не взмолился, ревя от восторга и благодарности. Он схватил ее и стал жадно целовать, затем они легли на заранее расстеленные плащи, и она застонала под ним. Она почувствовала ритм его движений, и, пока его руки поглаживали ее груди и плечи, она приподнималась и двигалась ему навстречу, контролируя темп до последнего, пока ритм не овладел ею и она была способна только следовать своему влечению.
Она дарила ему свою любовь, словно радостно журчащий ручей, истекающий из самого сердца гор, вырывающийся на простор и разбивающийся в мелкую пыль, играющую радугой солнечных лучей.
Спустя некоторое время, когда он успокоился, она устроилась у него на груди и изумленно замерла, прислушиваясь к стуку его сердца.
Наконец с нежностью, которую она так любила в нем, он положил ее на место рядом с собой, продолжая обнимать.
– Ты просто замечательна, – произнес он. Она слабо улыбнулась:
– Я подчиняюсь инстинктам. Слава богу, ты терпеливый. Интересно, мы уже зачали ребенка?
Его реакция была неожиданной. Он все так же обнимал жену, но чуть заметно вздрогнул.
– Полагаю, мы не узнаем об этом еще несколько недель.
– Мне давно хотелось ребенка, – призналась она и поцеловала его в подбородок. – Я всегда говорила себе, что, если у меня будет ребенок, я никогда его не брошу. Я хочу любить его, заботиться о нем, быть неразлучной с ним.
– Пиппа. – Он погладил ее по щеке. – Ты и сейчас продолжаешь так думать?
Она перевернулась и приподнялась на локтях, упершись в подбородок.
– Знаешь, это ведь теперь не просто навязчивое желание не быть одинокой. Теперь это вполне естественное ожидание. – И, чуть смутившись, добавила: – После всего, что было. Мы оба здоровы. Близки каждую ночь…
– И день, – напомнил он ей.
– Да, мы честно исполняем свой долг… – Она остановилась и рассмеялась. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Айдан О'Донахью. У нас будут дети, и они вырастут сильными и счастливыми… мы будем гордиться ими.
Она легла на спину и пристально посмотрела на него. Глаза его потемнели, она разглядела в них печаль. Ее прошиб озноб.
– Айдан?
– Да, любовь моя.
– Ты считаешь, что все скоро закончится, не так ли? Он замер и долго и внимательно рассматривал ее.
Наконец он поднялся, опираясь на руки.
– Нам бы лучше вернуться.
Он помог ей одеться, затем натянул свои узкие штаны.
Она присела на корточки и схватила его за руку.
– Тебе легче оставить мой вопрос без ответа, Айдан? Ты меня пугаешь.
Он сел рядом, глядя ей в глаза. Он был без рубашки, грудь его вздымалась, волосы ниспадали за спину, он напоминал языческое божество, господина рощ и лесов, которому подвластно изменение времени года.
Заглянув в его глубокие грустные глаза, она все поняла.
– Черт тебя подери, – прошептала она.
– Пиппа…
Она вырвала свою руку:
– Ты опять сознательно обманывал меня. Опять.
– Ох, любимая моя, я…
– Ты никогда не рассказывал мне о своих страхах. А я, дура, не осмеливалась спрашивать тебя. Ты заставил меня поверить, что все будет в порядке.
Ее слова вызвали у него измученную улыбку.
– Разве не так должен поступать муж? Пиппа, послушай. Рядом с тобой я всегда чувствую себя неуклюжим и глупым. Сердце убеждает меня, что я должен тебя защищать. Разве это так плохо?
– Плохо. Если что-то беспокоит твою душу, ты не смеешь утаивать правду от меня. Я поклялась делить с тобой и радости, и печали. Все иное нечестно. Все иное ставит меня в положение ребенка. Себялюбивого и балованного.
– И что же, по-твоему, я должен делать, Пиппа? – Он положил ей руки на плечи. – Что бы ты хотела услышать от меня? – Буря бушевала в его глазах. – Ты хочешь разделить мои страхи? Этого ты хочешь?
Его гневная вспышка испугала ее. Страх подкатил к сердцу, но она упрямо взглянула ему в глаза:
– Да.
– Я уже пытался тебе все объяснить в тот раз, когда ты заявила, что хочешь выйти за меня замуж. Пойми, мы вернули себе замок Росс, но наша победа непрочна. Англичане вернутся, чтобы забрать его обратно. Фортитьюд Броуни считает меня виновным в смерти Фелисити, и кто скажет, что в том нет моей вины?
– Она сама распорядилась своей жизнью, – твердо поправила его Пиппа.
– Нет, это случилось из-за меня. Я не стану этого отрицать. Не станет и констебль Броуни.
