— «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься», — припомнила она. — Сначала нам непременно нужно проигрывать войну, чтобы затем одержать победу.
Ей очень нравился этот мирный и занимательный разговор, выявивший не только эрудицию Палевского, но и глубокое понимание многих затронутых вопросов. Его интересы, в отличие от многих военных, не ограничивались узким кругом служебных занятий.
— А чем вы занимаетесь в Петербурге? — спросил он. — Посещаете какие-то собрания, ходите в театры?
— Всего понемножку, — отвечала Докки. — Я не большая любительница театра, но иногда с удовольствием слушаю оперу. Прежде заезжала на литературные вечера, но количество плохих поэтов с каждым разом удваивалось, и для меня превратилось в пытку выслушивать их кошмарные элегии и сонеты.
— Могу себе представить, — Палевский рассмеялся. — Наш юный штабс-капитан Грачев — вы его видели — сочиняет стихи с бесконечными зефирами, пастушками, дубравами и фимиамом, увлеченно рифмуя «наслаждение — уединение», «трепетать — воздыхать». И все свои творения любит зачитывать вслух. Как видят его с бумагой в руках, все начинают разбегаться кто куда… А свои вечера вы устраиваете?
— Да, устраиваю. Небольшой круг знакомых и гостей.
— И о чем на них ведется речь? Политика, философия или, напротив, моды, рукоделие? — В его тоне ей послышалась снисходительность, потому она вспыхнула и сказала:
— Путешествия.
— Путешествия? — Палевский поднял бровь, и Докки подумала, что у него есть несколько отвратительных привычек, среди которых не последнее место занимают его вечные насмешки и вот эта манера чуть что изгибать бровь. Хотя было нужно признать, выглядел он при этом очаровательно.
— Путешествия, — повторила она, имея все основания гордиться своим салоном. — У меня собираются люди, увлеченные странствиями по разным местам. Одни делятся своими впечатлениями от поездок, другие с удовольствием их выслушивают.
— Так вы любите путешествовать? И какие места вы успели посетить?
— Я нигде не бывала, — с горечью ответила Докки. — Только мечтаю увидеть мир, и потому мне так занимательны рассказы о странах, о которых я имею представление лишь понаслышке.
— Вас притягивает экзотика? Восток, Вест-Индия или…
— Я бы очень хотела увидеть Европу, но все эти годы там идет война, и даже во время перемирий я так и не решилась туда поехать.
Тут ее прервали, поскольку прибыло сообщение от эскадрона, оставленного следить за передвижениями противника.
— Французский авангард пытался переправиться через реку, но отступил после небольшой стычки с моим отрядом, — сообщил ей Палевский и повернулся к подъехавшему офицеру. Тот просил дозволения отправиться со своими солдатами на помощь заградительному эскадрону.
— К вечеру их сменят казаки, — сказал генерал. — Вы продолжаете отступать вместе с корпусом.
Офицер пытался уговорить его изменить решение, но Палевский был непреклонен и, едва тот удалился, сказал Докки:
— Подполковник славится своей неустрашимостью, но все его стратегические и тактические способности ограничиваются приказом «Вперед!». Ежели его отправить сторожить французов, он на них тут же и нападет. Дерзость похвальна в бою, но когда она заменяет рассудок, то становится опасной и бессмысленной. Хорошо, мне прислали казаков — я просил о том командующего. От них ничего на свете укрыться не может: везде все высмотрят, обо всем дадут знать, да и дерутся необыкновенно.
— Ваше превосходительство! — на тропинке появился адъютант Матвеев, ведя в поводу оседланную крупную вороную кобылу. — Прибыл нарочный. Вас срочно вызывают.
Палевский спешился с усталого гнедого и без всякого усилия вскочил в седло свежей лошади.
«Все-то он может и все умеет», — подумала Докки, следя за ним восхищенными глазами.
Тем временем Матвеев увел гнедого, а Палевский обратился к Докки.
— Мне надобно ехать в штаб армии, — сказал он. — Вас сопроводят до моста через Двину и переправят на тот берег. Я постараюсь вернуться скорее, чтобы успеть попрощаться с вами, но все может быть.
Он взял руку Докки и прикоснулся губами к ее запястью. Она даже не успела почувствовать его поцелуй, как Палевский уже мчался вперед и вскоре исчез из виду, а к ней подъехал адъютант и предложил следовать за ним.
— Куда орел подевался? — спросил Афанасьич, поспешив занять освободившееся место подле своей барыни. Впереди них ехал Матвеев с младшим офицером; стременные и выделенный для баронессы эскорт из десятка солдат следовали сзади.
— Вызвали к начальству, — рассеянно ответила Докки, погрузившись в собственные думы.
Сомнения и неуверенность, мучительное беспокойство и боль расставания — все вновь ожило в ней после внезапного отъезда Палевского. Только что ей казалось, что у них есть время, как оно неожиданно истекло, и многое между ними так и осталось упущенным и недосказанным. Докки корила себя, что не воспользовалась в полной мере, не оценила и не насладилась непредвиденным подарком судьбы — этой встречей с Палевским, так быстро закончившейся. Хотя генерал и проявил к ней явный интерес, а его забота и внимание позволяли надеяться, что она перестала быть для него «ледяной баронессой», ради тщеславия и корысти разбивающей чужие сердца, ей хотелось мечтать о большем. О том, что было несбыточно — сейчас и потом.
«Ну и что, — говорила она себе, — что из того, если мы обнаружили общие интересы, если нам есть о чем поговорить, если мы иногда понимаем друг друга с полуслова? Я чувствую, что нравлюсь ему, но тем больнее осознавать, что счастье могло бы улыбнуться, не будь оно невозможно по очень многим причинам».
Афанасьич более не задавал ей вопросов, замолчал, и Докки была ему за это благодарна. Она не сомневалась, что он знает о ее чувствах к Палевскому — угадал их еще в Вильне, получил им подтверждение в Залужном, когда она так тяжело переживала разлуку с графом, а сегодня в них окончательно убедился. Мрачный вид слуги, его задумчивость и непривычно беспокойное выражение глаз — все указывало на то, что он понимает ее страдания и сам мучается из-за невозможности взять на себя хотя бы часть ее боли или облегчить ее.
Напрасно она всматривалась в проезжающих по дороге всадников, каждый раз надеясь, что один из них окажется Палевским. Он так и не появился ни на пути следования корпуса, ни когда сопровождающие их офицеры свернули влево на дорогу, ведущую к мосту. Докки то и дело будто невзначай оглядывалась, но в конце концов была вынуждена смириться с тем, что граф уже не появится.
