Там ее встретила стройная леди в облегающем платье из бледно-лилового шелка и шляпке с вуалью. У платья имелся полушлейф, с плеч женщины ниспадала шаль, а с запястья свисал небольшой ридикюль. Страусовые перья на ее шляпке поникли, да и весь ее облик был каким-то понурым и безжизненным.
Мисс Уичвуд подошла к ней с дружелюбной улыбкой.
– Леди Айверли? Как поживаете?
Леди Айверли откинула вуаль, явив хозяйке осунувшееся лицо, носившее следы былой красоты, на котором выделялись огромные, глубоко ввалившиеся глаза.
– Вы и есть мисс Уичвуд? – спросила она, с тревогой глядя на Эннис.
– Да, сударыня, – ответила Эннис. – А вы, полагаю, мама Ниниана. Я очень рада с вами познакомиться.
– Так я и знала! – с надрывом вскричала вдруг женщина. – Увы мне, увы!
– Прошу прощения? – недоуменно осведомилась Эннис.
– Вы так красивы! – пробормотала леди Айверли, закрывая лицо руками в перчатках.
В голову мисс Уичвуд закралось подозрение, что она имеет дело с душевнобольной. Прибегнув к успокаивающему, как она надеялась, тону, она сказала:
– Боюсь, вы немного не в себе, сударыня, почему бы вам не присесть? Я могу чем-нибудь помочь? Стакан воды, быть может… или чашечка чаю?
Леди Айверли подняла голову и распрямила поникшие плечи. Руки ее упали вдоль тела, глаза вспыхнули, и она вдруг с горячностью воскликнула:
– Да, мисс Уичвуд! Вы можете вернуть мне моего сына!
– Вернуть вам вашего сына? – растерянно переспросила мисс Уичвуд.
– Я не требую от вас проникнуться чувствами матери, но вы же не можете быть настолько бессердечной, чтобы остаться глухой к ее мольбам!
Мисс Уичвуд поняла, что перед ней стоит вовсе не душевнобольная, а чрезвычайно экзальтированная женщина с ярко выраженной склонностью к мелодраматическим эффектам. Она никогда не питала особой симпатии к людям, падким на столь дешевые сцены, и сочла леди Айверли не только глупой, но и дурно воспитанной. Впрочем, она попыталась скрыть свое презрение и мягко сказала:
– Мне представляется, вы пребываете в заблуждении, мадам. Позвольте вас уверить, что Ниниан остался в Бате совсем не из-за меня! Неужели вы полагаете, что он влюблен в меня? Господи милосердный, да он относится ко мне как к своей тетке!
– Вы принимаете меня за дуру? – пожелала узнать ее светлость. – Если бы я не видела вас, то, быть может, еще поверила бы вам, но я вижу вас собственными глазами, и для меня совершенно очевидно, что вы обольстили его и завлекли в сети своей роковой красотой.
– Какая чушь! – в негодовании воскликнула мисс Уичвуд, потеряв терпение. – Обольстила его, надо же такое сказать! Я готова сделать скидку на родительскую слепоту, но чем, по-вашему, может быть мне интересен такой зеленый мальчишка, как Ниниан? Что же до того, что он пал жертвой, как вы выразились, моей роковой красоты, то я уверена, что мысль об этом даже не приходила ему в голову. А теперь, прошу вас, присядьте и попытайтесь успокоиться.
Леди Айверли обреченно опустилась в кресло, покачала головой и скорбно произнесла:
– Я не обвиняю вас в том, что вы сознательно и порочно обольстили его. Скорее всего, вы просто не понимаете, какой он впечатлительный.
– Напротив! – со смехом возразила мисс Уичвуд. – Я полагаю его крайне впечатлительным и влюбчивым, но только не в женщин моего возраста! В настоящий момент он, по-моему, увивается за дочерью одной из моих ближайших подруг, но это вовсе не означает, что завтра он не решит, что влюбился в кого-нибудь еще. Думаю, пройдет несколько лет, прежде чем он перерастет свою юношескую влюбчивость, которая сейчас доставляет ему столько удовольствия.
Леди Айверли, судя по ее лицу, не была разубеждена, но спокойный тон, каким были сказаны эти слова, и вложенный в них здравый смысл возымели свое действие. Спустя мгновение она сказала с куда меньшим драматическим надрывом:
– Вы хотите сказать, что он отрекся от своего дома и семьи ради девушки, которой даже не видел до того, как приехал в Бат? Это решительно невозможно!
– Нет, разумеется! Не верю я и в то, что он имел какие-либо намерения отречься от вас. Простите мне мои слова, но, если бы вы и его отец не оскорбили его своими попреками – к тому же крайне несправедливыми, – когда он вернулся, он, скорее всего, и сегодня оставался бы с вами.
Леди Айверли не обратила ни малейшего внимания на ее слова и трагически воскликнула:
– Я бы никогда не поверила, что он способен на такую неблагодарность! Он всегда был славным и ласковым мальчиком, таким заботливым и таким любящим! И у него не было никаких причин бросать нас, потому что отец всегда исполнял малейшие его желания и никогда не попрекнул ни словом, выплачивая его долги! Я убеждена, что он подпал под чье-то дурное влияние.
– Ничего подобного, дорогая мадам! Он всего лишь наслаждается свободой. Он очень привязан к своему отцу и к вам, разумеется, но, похоже, вы слишком долго содержали его в тепличных условиях. – Она улыбнулась. – Мне представляется, что у него с Лусиллой одна и та же причина для недовольства. Слишком пристальная забота и чересчур мало свободы.
– Не упоминайте при мне об этой дрянной девчонке! – с содроганием взмолилась леди Айверли. – Еще никогда и ни в ком я так не обманывалась! И я ничуть не удивлюсь, если это она настроила против нас моего сына. От девушки, которая довела свою бедную тетку чуть ли не до смерти, можно ожидать чего угодно.
– В самом деле? Я и не подозревала, что дела обстоят столь серьезно! – с насмешливой улыбкой заметила мисс Уичвуд.
– Полагаю, вы не знаете, что это такое – иметь вконец расшатанные нервы, мисс Уичвуд.
– Да, к счастью, я не знаю, что это такое. Но будем надеяться, что вред, причиненный нервам миссис Эмбер, не окажется непоправимым. Осмелюсь предположить, что ей станет намного лучше, когда она узнает, что ей более не грозит опасность того, что Лусилла будет возращена ее попечению.
– Как вы можете быть столь бесчувственной? – воскликнула леди Айверли, с упреком глядя на нее. – Неужели у вас нет ни капли сострадания к бедной миссис Эмбер, которая буквально извелась, зная, что племянница, благополучию которой она посвятила всю свою жизнь, бросила ее и поселилась у совершенно чужого человека?
– Боюсь, что нет, мадам. Говоря по правде, я думаю, что если бы миссис Эмбер действительно тревожилась о своей племяннице, то приехала бы в Бат, дабы самой убедиться в том, гожусь я или нет для того, чтобы присматривать за Лусиллой.
– Я вижу, дальнейший наш с вами разговор бесполезен, мисс Уичвуд, – ответила леди Айверли, поднимаясь на ноги. – Я лишь умоляю вас подтвердить свою искренность и вернуть мне Ниниана.
