Она была рада, что в Цинциннати имеет определенную свободу и может хотя бы одеваться по своему вкусу. Мерриуэзеры вели тихую жизнь, к тому же очень немногие южане ее класса посещали этот город в штате Огайо. Она еще ни разу не встретилась ни с кем из своих знакомых-южан и старалась держаться подальше от шикарного отеля, который они могли бы посещать. Время, которое Мередит проводила в Цинциннати, требовалось ей для восстановления своей истинной сущности, для возрождения истинной Мередит.
Мередит уже купила и упаковала подарки для Мерриуэзеров. Для мистера Мерриуэзера — книгу Фредерика Дугласа, для миссис Мерриуэзер, Салли и ее мужа Мередит сама связала шарфы, а сейчас к этим подаркам она прибавила крохотное детское одеяльце для ожидаемого младенца.
В канун Рождества Мередит не знала покоя — сначала поехала навестить Салли в ее новом доме, а потом решила завернуть к Леви. Ей редко удавалось повидаться с ним, но сейчас Мередит решила узнать у него о тех рабах, которым помогала бежать. Она решила, что любое сообщение об удаче предприятия было бы для нее лучшим рождественским подарком. Мередит ничего не рассказала Леви о своей встрече с Квинном Девро, так как понимала, что тогда ей будет совсем не просто рассказать, что произошло. В лавочке Леви не оказалось, и его помощник сказал, что хозяин ушел в примыкавший к магазину дом. Мередит решила зайти — ей всегда нравилась миссис Коффин, и в тайне Мередит завидовала сердечной привязанности этих людей друг к другу. Миссис Коффин всем сердцем поддерживала опасное занятие своего мужа и в любое время дня и ночи была готова кормить голодных беглецов.
Когда Мередит постучала, Леви тут же открыл дверь и встретил гостью ласковой улыбкой.
— Я очень рад тебя видеть, — сказал он. — Ты перекусишь с нами?
Настроение Мередит улучшилось. В голосе квакера было что-то очень мягкое, успокаивающее. с Она ничего не успела сделать — только села на стул в кухне и взяла стакан сидра, как раздался стук в дверь. Леви переглянулся с женой.
— Кажется, у нас сегодня день визитов, — сказал он с довольной улыбкой и пошел к двери.
Мередит глотнула сидра, и стакан выпал из ее рук и покатился по полу — она услышала низкий мужской голос.
— Леви… Мне очень не хотелось тревожить вас дома, но я должен кое-что сказать вам…
Дрожь пробежала по спине Мередит. Услышав приближающиеся шаги, она отчаянно захотела куда-нибудь спрятаться. Ее глаза были устремлены на коврик у двери и поэтому прежде всего она увидела забрызганные грязью сапоги, а когда неохотно, но почти против своей воли она подняла глаза, знакомый голос замолк, и только эхо продолжало звучать в комнате. Или в ее ушах? или, того хуже, в ее сердце?
Наверное, капитан Девро отдал пальто Леви, потому что был в своем обычном черном костюме, сейчас непривычно мятом и грязном. Черные волосы разлохматились от ветра, а угловатый подбородок нуждался в бритье. В его глазах отразилось сильное изумление, он начал поднимать руку и вдруг резко опустил ее, стиснув кулак. Мышцы на шее напряглись.
Негр, стоявший за капитаном Девро, тоже замер, а Леви переводил озадаченный взгляд с одной фигуры на другую, предчувствуя, что в его мирной кухне собирается буря.
— Капитан Девро… — начал Леви, но капитан не обратил на него никакого внимания, а устремил взгляд на молодую женщину, которая, как известно, замерла на стуле.
Взгляд Квинна впитывал каждую ее черточку. Боже Всемилостивый, она выглядела прелестно, и не потому, что больше никогда он не ожидал ее увидеть.
Ее распущенные волосы струились по плечам, а простое красное платье выигрышно подчеркивало темно-карие глаза. В глазах застыло изумление, такое же, понял Квинн, какое было видно в его глазах, а потом взгляд Мередит наполнился золотистым светом, который означал, по наблюдениям Квинна, прилив эмоций. Квинн заметил разбитый стакан, ее дрожащую руку и понял, что она потрясена так же сильно, как и он. Умение скрывать свои чувства, выработанное годами, внезапно изменило ему. На плече он почувствовал руку Кэма и попытался справиться с собой. Но что-то в нем дало трещину, и Квинну очень захотелось расхохотаться. Засмеяться. Засмеяться от облегчения, от радости, от восторга.
Вместо этого он отвесил поклон, лишь чуть-чуть улыбаясь.
— Мы встречались… в весьма необычное время и при чрезвычайно необычных обстоятельствах, — заметил он, и его голос прозвучал холодно, гораздо холоднее, чем ему хотелось.
Мередит Ситон покраснела, а ее глаза, в которых только что было выражение пойманного зверя, засверкали огнем.
— А я думала, что вы совершаете налеты только по ночам, — сказала она с сарказмом.
— Сейчас лучше поплавать, — ответил он, и его улыбка стала шире.
— Это зависит от обстоятельств.
— И от того, насколько они плохи?
— Вот именно, Леви вмешался:
— Я полагаю, вы уже встречались?
— О да, — ответил Квинн. — Видите ли, я как раз пришел сообщить вам о ее гибели.
— Ее?.. — лицо Леви выразило еще большую растерянность.
— В прошлом месяце она покинула “Лаки Леди”, — сказал Квинн, — между остановками. — Он обернулся к ней, его глаза были почти черными от напряжения, и продолжил: — Чертовски глупо было так поступать.
Она не ответила. Его лицо похудело, и, несмотря на резкие слова, уже не было таким надменным, как раньше.
— А он и не ждал от нее ответа,
— Но я страшно рад видеть вас живой.
Мередит почувствовала напряжение, прозвучавшее в его словах, и беспокойство, скрытое за этим напряжением, даже боль, и удивление. Ей и в голову не приходило, что он мог счесть ее утонувшей или что мог беспокоиться по этому поводу. Казалось, он вообще никогда ни о чем не беспокоился. Но, медленно подняв глаза, Мередит увидела, как крепко стиснуты зубы Квинна, и только по этому единственному признаку поняла, какие глубокие чувства скрыты за всем этим.
— Я хорошо плаваю, — сказала она просто.
— Зимой даже лучший пловец может погибнуть от быстрого течения или от холода, — сказал он. — Мне очень жаль, что вы предпочли купание в ледяной воде моему обществу.
В этот раз она не могла ошибиться — в его словах слышалась боль, хотя в голосе по-прежнему сохранялась легкая насмешка. В мгновенном прозрении Мередит поняла, что Квинн вложил в эти слова попытку оправдаться и в то же время обвинить себя во всем, и что и то и другое далось ему с большим трудом.
Ей захотелось протянуть к нему руку, стереть тень, лежавшую на прекрасном лице, тронуть ямочку на подбородке. Ее больше не волновало, что он сделал, ей хотелось лишь утешить его.
Словно поняв ее, Квинн улыбнулся и взглянул на Леви:
