Проходя мимо бара, Онести заметила, что Генри смотрит на нее из-за стойки. Она остановилась.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь приходил ко мне наверх, Генри.
Бармен кивнул.
Онести начала подниматься по ступенькам лестницы, не оглядываясь назад.
Оставив позади «Техасский бриллиант», Джереми быстро шагал по узкому деревянному настилу, сжав кулаки и не обращая внимания на царящий вокруг бедлам.
Остался всего лишь день. Он не допустит, чтобы Хауэлл отвлек его. Сегодняшний вечер был очень важным. Надо было понаблюдать и удостовериться, что порядок охраны банка не изменился. Это важно… очень важно.
Джереми подошел к банку, сердце его ныло, перед глазами проплывали картины: Хауэлл обнимает Онести, как будто она принадлежит ему; Онести смотрит на Хауэлла и берет его за руку…
«Нет, я больше не буду думать об этом!» — одернул себя Джереми.
Парень остановился в тени неподалеку от банка, где провел уже немало часов, ведя наблюдения, и стал ждать.
Мимо прошли, о чем-то беззаботно болтая, Герб Уолтерс и Джейсон Стормс. Они приступили к охране точно по расписанию. Стормс обошел банк сзади, в то время как Уолтерс немного поговорил о чем-то с Джоном Эгри у входной двери. Эгри подождал несколько минут, пока Майк Лич не выйдет через заднюю дверь. Смена охраны была завершена.
Джереми крепко сжал челюсти. Завтра ночью предстояла серьезная работа.
Сэм свернул в переулок напротив банка. Хотя он не мог видеть Джереми, но знал, что тот там.
Еще одна ночь ожиданий и наблюдений.
Его старые кости ныли, протестуя, и Сэм прислонился к ближайшей стене. Он слишком стар для таких дел, однако должен удостовериться, и, вздохнув, Сэм продолжил свой путь в темноте.
Уэс стремительно пересек салун, когда Онести скрылась из виду на втором этаже.
Она очень рассердилась.
Нет, она была просто в ярости.
Онести уверена, что он выдумал про ревность ее друга. Беда в том, что она не представляет, как он любит ее.
Думая так, Уэс уже поднял ногу на первую ступеньку лестницы, когда услышал рядом голос Генри:
— Вам не следует подниматься туда, мистер Хауэлл.
Уэс сощурил глаза, глядя на спокойное лицо бармена:
— Кто это сказал?
— Онести.
— И все-таки я поднимусь, — пробурчал Уэс с мрачным выражением лица.
— Нет, не подниметесь.
Не успев ответить, Уэс почувствовал ствол пистолета, упирающийся ему в бок.
Генри смотрел на него не моргая. Уэс тоже не сводил с него глаз.
— Тебе придется нажать курок, если хочешь остановить меня, потому что я иду наверх.
— Предупреждаю.
Уэс начал подниматься. Щелчок взведенного курка не остановил его. Тогда Генри, резко развернувшись, направился прямо к столу Джуэл. Уэс не видел, как Джуэл посмотрела на второй этаж, после того как Генри кончил говорить, и, немного подумав, отослала его назад к бару.
Уэс остановился в коридоре перед дверью девушки, его внимание привлек блестящий предмет на полу. «Медальон Онести…» — промелькнуло в мозгу. Он поднял его и провел большим пальцем по изящной вещице. Все еще храня тепло Онести, медальон блестел на свету мерцающих ламп. Уэс неоднократно обращал внимание на этот блеск, когда Онести лежала в его объятиях, и каждый раз ему казалось что он где-то видел такое же сердечко…
Неожиданно Уэс вспомнил, да так ясно, что у него перехватило дыхание.
Это было несколько лет назад, когда он охотился за бандой Соммерса. Еще с одним рейнджером они напали на след бандитов, и им пришлось проезжать верхом сквозь огромное стадо, которое гнали к железнодорожной станции для погрузки. Уэс вспомнил, что главный пастух поразил его своей внешностью. Ковбой был рослым и необычайно стройным, с высоким пронзительным голосом, заставлявшим окружающих вздрагивать. Уэс наблюдал несколько минут за его работой и понял, что никогда еще не видел человека, который бы так ловко управлял лошадью и бросал лассо. Находящийся рядом другой ковбой с неожиданной гордостью проворчал, что у них самый крутой босс в Техасе. Внезапно парень направился в его сторону, преследуя убегавшего молодого бычка, и в лучах солнца у него на шее блеснул золотой медальон в форме сердечка.
Боссом оказалась молодая женщина, которая не нашла времени поговорить с ним. По возрасту она была близка к Онести. Уэс живо представил ее. На ней была поношенная широкополая шляпа, из-под которой выбивались белокурые волосы и виднелась усеянная веснушками переносица. Светлые глаза казались суровыми. Она не имела ни малейшего сходства с Онести, но медальон был точно таким же.
Уэс зажал маленькое сердечко в руке и постучал в дверь Онести. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, затем толчком открыл дверь.
Постояв у входа, пока глаза не привыкли к тусклому свету комнаты, Уэс направился к кровати Онести. Девушка неподвижно лежала, прижав руку к виску, и сердце Уэса тревожно забилось. Через мгновение он уже склонился над ней.
— У тебя опять болит голова?
— Оставь меня, пожалуйста, Уэс.
— Нет.
Уэс увидел боль в глазах Онести, когда она повернулась к нему, и проклял ревность, которая привела их к размолвке. Он вытянул руку и медленно раскрыл ладонь.
— Я нашел твой медальон.
Рука ее испуганно метнулась к шее. Затем Онести с облегчением взяла у него медальон.
— Это от матери?
— Нет, я же говорила тебе… мне подарил его отец. Он всем дочерям подарил точно такие же медальоны, как у мамы…
— Всем трем красивым темноволосым девочкам?
Онести крепко сжала медальон и посмотрела на Уэса.
Ее вопрос был резким и неожиданным:
— Чего ты хочешь от меня, Уэс?
С чувством сожаления Уэс взял кулачок Онести, сжимавший медальон, и поднес его к своим губам. Он поцеловал каждый сустав, а затем прошептал:
— Хочу, чтобы ты поверила, что я очень жалею о случившемся. Никак не ожидал, что мои слова так огорчат тебя, дорогая.
Онести внимательно посмотрела на него. Ее веки отяжелели.
— Я приняла один из порошков доктора Картера и теперь засыпаю. Мне не хочется больше говорить.
— Побуду с тобой, пока ты спишь.
— Нет.
— А я все-таки останусь.
— Нет.
— Сказала же — нет.
Но она не стала протестовать, когда он присел на кровать рядом с ней и придвинул ее к себе поближе.
— Спи, дорогая.
Онести закрыла глаза. Ее голова прильнула к нему, и напряжение Уэса постепенно спало. Онести чувствовала себя спокойно в его объятиях, и ему хотелось, чтобы так было всегда.
Как бы вспомнив что-то, она тихо прошептала, уткнувшись ему в грудь:
— Я же говорила тебе: у Честити рыжие волосы… как у отца, а Пьюрити блондинка.
