Я полагаю, что народ понимал мои чувства. Может быть, они и считали меня слабой, но они любили меня, как они никогда не любили Уильяма.
Мои переживания еще более усилились после одного тягостного случая.
Это произошло в Кенсингтонском дворце, принимавшем все более прекрасный вид. Когда Уильям и я купили дворец, в большом зале висел портрет моего отца, выглядевшего великолепно при всех регалиях. Он по-прежнему оставался на месте.
Однажды, спускаясь по лестнице, я заметила молоденькую девушку, сидящую на последней ступеньке и пристально вглядывающуюся в портрет моего отца.
– Что вы здесь делаете, дитя мое? И почему вы так смотрите на этот портрет? – спросила я.
Она встала и сделала реверанс.
– Ваше величество, – сказала она. – Это ваш отец. – Печально глядя на меня, она добавила: – Мой отец в Тауэре. Он – лорд Престон. Его казнят. Прискорбно, что мой отец должен быть предан казни за то, что очень любил вашего.
Я была потрясена. Девушка сделала реверанс и убежала. Я хотела позвать ее, вернуть ее, сказать ей, что ее отец будет помилован. Вместо этого я пришла в свои апартаменты и стала молиться, как я всегда это делала в тяжелые минуты. Но молитва принесла мне мало облегчения.
Когда я вспомнила опять об этой встрече, я сообразила, что кто-то подучил девочку оказаться на этом месте, когда я должна была там пройти, и сказать то, что она сказала. Они знали, что я не так жестока, как Уильям. Как я хотела освободить этих людей, но переделать закон было не в моей власти.
Я испытала облегчение, узнав, что лорд Престон назвал имена своих соучастников, что было неблагородно, но это спасло ему жизнь, и мне стало легче.
* * *
Из Голландии пришли дурные известия. Казалось, что французы повсюду берут верх. В Англии все более ощущалось недовольство. Народ желал слышать о победе, а не о поражении; так что как только приходили плохие новости, люди спрашивали себя, зачем они обменяли одного неудачного правителя на другого, столь же неудачного.
Вспоминали доброе старое время при Карле.
«Как ему это удавалось? – часто думала я. – Как ему удавалось избегать неприятностей?»
Единственное, чем я была довольна, так это тем, что сумела успокоить жен моряков в Уоппинге.
Денег в казне было мало из-за войн. Происходили задержки с выплатой жалованья, и поэтому жены моряков решили обратиться в парламент с петицией, где излагали свои жалобы.
Я решила, что так продолжаться не может. Долги должны были быть уплачены, хотя бы из сумм, предназначенных на личные расходы короля. Бедняки не должны страдать. Важно было, чтобы первыми получили деньги наиболее нуждающиеся.
Произошло замешательство, когда во время заседания правительства из Уоппинга прибыли разгневанные жены моряков.
Такая ситуация могла легко вылиться в мятеж, за которым последуют и другие. Дело должно было быть улажено немедленно.
– Я поговорю с ними, – сказала я.
– Ваше величество… – в ужасе вскричали министры.
Но я была тверда.
– Там внизу толпа раздраженных женщин, – сказала я. – Спуститесь и скажите им, чтобы они выбрали четырех, которые выскажутся от имени всех, и приведите их ко мне.
Они пытались разубедить меня. Но я была готова встретиться с этими женщинами. На мне был парадный туалет, который я надевала на заседания правительства.
Я отмахнулась от всех протестов и настояла, чтобы женщин привели ко мне.
Они были в воинственном настроении, готовые настаивать на своих правах. Я должна сказать, что они несколько оторопели при виде меня: в моем роскошном наряде и при моей полноте я представляла собой величественное зрелище.
Но у меня, как мне говорили, очень мягкий и нежный голос, и когда я сказала им, как сожалею, что их мужьям не платят и что они были правы, придя ко мне, я увидела, как изменилось выражение их лиц.
– Расскажите мне все, – продолжала я.
Они были озадачены. Они не ожидали такого приема.
Одна из них, похрабрее остальных, выступила вперед. Она рассказала мне о бедности, в которой они жили, о том, как трудно было им сводить концы с концами.
Я согласилась, что положение нужно немедленно исправить. Им будет заплачено, я сама прослежу за этим.
Они колебались. Им были нужны дела, а не обещания, которые всегда можно нарушить.
– Поверьте мне, – сказала я. – Я сделаю так, чтобы вам было заплачено немедленно.
Неожиданно я почувствовала, что завоевала их доверие. Я была тронута и обрадована, когда их предводительница опустилась на колени и сказала:
– Я верю вам. Вы добрая женщина.
Остальные последовали ее примеру.
– Благослови Господь ваше величество, – сказали они.
Я вернулась на заседание. Министры были поражены. Они были готовы поспешить мне на помощь, в случае, если бы я подверглась какой-либо опасности, и очень удивились, когда я спокойно сказала:
– Деньги должны быть выплачены немедленно. Я дала обещание.
Мои приказания были выполнены, и я думаю, что мой поступок предотвратил опасность.
После этого моя популярность возросла. Но Уильяму, увы, это не помогло.
Лондонцы любят выражать свои чувства в стихах, и, когда кто-нибудь напишет куплеты – обычно анонимно и без особого уважения к власти – их часто кладут на музыку и распевают на улицах.
В присутствии Уильяма я оставалась в тени, сидя за иглой. Теперь все было по-другому. После его отъезда я вышла на первый план и завоевала сердца моряцких жен. Теперь они распевали такое двустишие:
С монархами мы обманулись опять,
Ему бы иголку, а ей – воевать.
Я радовалась, что Уильяма не было в Англии и он этого не слышал.
Я надеялась, что, когда он вернется, будут петь уже что-нибудь другое.
* * *
Поскольку убедить деликатным образом принца Георга самого отказаться служить во флоте не удалось, лорд Ноттинген должен был официально объявить ему, что король этот план не одобряет.
Я могла вообразить себе ярость Анны, а что до Георга… вероятно, он был просто слегка разочарован. Я воображала себе, как, подняв брови, он сказал свое обычное «Estil possible?». Они, конечно, винили во всем Вильгельма, и Сара делала все возможное, чтобы подлить масла в огонь.
Анна и Сара обсуждали это между собой. Калибан, это отвратительное существо, отказался признать заслуги Мальборо, а теперь он вел себя так, словно Георг был вообще ничто – а ведь он был отцом наследника трона.
Уильям вернулся в Англию. Теперь, когда мой отец оказался во Франции, его больше всего занимала война в Европе. Англичанам приходилось платить дополнительные налоги на военные расходы, а между тем об успехах ничего не было слышно.
Неудивительно, что они были недовольны королем. В Кокпите по этому поводу немало злорадствовали.
