опечалена:
— Договор дороже денег, сир. Я исполню марш два раза и в третий раз спою один куплет — это и будет ровно два с половиной.
Возвратившись домой, она сказала горничной, когда та ее раздевала:
— Я поеду с ним. Другого выхода нет.
Жюдит застыла на месте:
— Это о ком же вы говорите, мадемуазель?
— Об Эдуарде. Я не выдержу два с половиной года без него.
Она не объясняла ей всего, что чувствовала. Ей вообще казалось невозможным оставаться в Париже, когда Эдуард по ее глупости будет отправлен в Алжир.
Возможно, она подходила к этой проблеме по-детски, но решение ее поколебать было трудно. Она хотела наказать себя так же сильно, как был наказан Эдуард; без этого она никогда не смогла бы смотреть ему в глаза. Кроме того, Адель втайне надеялась, что там, в Африке, она сумеет всё наладить — ведь их последняя ночь была такая многообещающая… Если б не та ужасная размолвка, все закончилось бы на редкость хорошо. И, хотя Алжир был невесть как далеко и, признаться, ужасал ее, она успокаивала себя надеждой на то, что там, будучи единственной знакомой Эдуарду женщиной, вернет его. Это был ее единственный шанс, жизнь в Париже без него казалась кошмарной. Да, пусть она была зла, пусть Алжир — скверное место, но они помирятся, они со временем вернутся, и она ничего-ничего больше от него не будет требовать.
Горничная переспросила:
— Вы что же, забыли, куда его высылают?
— Знаю. Ну и что? Подумаешь, Алжир, — Она равнодушно передернула плечами. — Я, может, даже хотела бы, чтобы это было еще дальше, — так мне и надо за мою глупость…
Она ничего больше не сказала, углубившись в свои мысли, машинально вертя в руках щетку для волос. Жюдит давно беспокоилась по поводу настроения своей хозяйки — с тех пор, как арестовали этого несносного господина де Монтрея, который был почему-то страх как важен для мадемуазель Эрио.
Жюдит, уважая чувства своей госпожи, не высказывала своего мнения, полагая, что у каждой женщины есть какие-то свои причуды. Но теперешние намерения Адель вообще казалось ей помешательством. Жюдит, которая была на пятом месяце беременности и совсем недавно вышла замуж, было ясно, что сопровождать хозяйку она не сможет. Да ей и не хотелось. Но в то же время потерять службу — это было тоже весьма нежелательно.
Жюдит поостереглась высказывать свои мысли, но Адель и так было понятно, что она в ужасе. Впрочем, Мартэн, ее муж, выслушав ее, наверно, будет с ней согласен. И Гортензия разделит этот ужас. И Тюфякин… Но сейчас все это не имело для Адель значения. И меньше всего она волновалась о том, не сочтут ли ее окружающие женщиной, потерявшей от любви рассудок.
Эдуард после объявления приговора еще две недели оставался в тюрьме Ла Форс, в камере, где содержалось двадцать человек, и камера эта была размером с половину салона его матери. С утра и до десяти вечера здесь раздавались такие крики, гомон и шум, что невозможно было услышать собеседника. При всем желании нельзя было даже писать, поэтому Эдуард лишь изредка набрасывал несколько строк дяде и матери.
Когда приговор был объявлен, а позже срок ссылки уменьшен вдвое, к графу де Монтрею стали приходить посетители. Он был рад встретиться с матерью и бароном. Антуанетта, радуясь долгожданной встрече с сыном, оставалась тем не менее безутешна: Алжир казался ей местом верной смерти, куда король нарочно высылает своих противников, чтобы они все там умерли — либо от климата, либо от пуль арабов. Напрасно Эдуард уверял ее, что обладает превосходным здоровьем. Ее ничем нельзя было утешить. Некоторое облегчение она чувствовала лишь от того, что Эдуард в прошлом отказался от военной карьеры и его, в отличие от Мориса д'Альбона, не могли принудить к участию в военных действиях в Алжире.
Барон принес некоторые разъяснения по поводу дальнейшей судьбы осужденных. Их должны были по этапу доставить в Марсель, а оттуда на пароходе отправить в Оран [13].
— Кому я обязан уменьшением срока ссылки? — спросил Эдуард у барона.
— Мы все за вас хлопотали, мой мальчик. Но, мне кажется, наибольшую роль сыграла Катрин д'Альбон. Она ведь беременна, и это всех трогает. Она побывала у господина Тьера, и это, видимо, подействовало.
— Катрин, конечно же, не поедет вслед за мужем, — сказал Эдуард.
— Разумеется, нет. Может быть, позже, если вы устроитесь и устроитесь хорошо, она и приедет к Морису. — Барон добавил: — Ваша мать Эдуард, в отчаянии от того, что никто вас не будет сопровождать.
Эдуард неторопливо и настойчиво произнес:
— Любезный дядя, я вас только об одном прошу: удержите маму, если ей вдруг придет в голову отправиться вслед за мной. Я и так доставлял ей не слишком много радости, мне бы не хотелось стать причиной ее смерти.
— Непременно попытаюсь. Я удержу ее, Эдуард. Об этом не беспокойтесь. Помолчав, барон сурово добавил:
— Вероятно, мне не стоило бы вас огорчать, потому что вам и так многое предстоит пережить, однако необходимо вас всё же предупредить. Повторяю, ваша мать в отчаянии, Эдуард. Состояние ее здоровья весьма скверное. Как только всё это устроится, я уговорю ее поехать на воды, чтобы немного отвлечься, ну а сейчас… остерегайтесь при встречах с ней говорить что-то такое, что расстроило бы ее. Вы всегда были ее жизнью, а в нынешней ситуации каждое ваше слово она воспринимает буквально. Прошу вас, будьте осторожны.
— Благодарю вас за заботу о матери. Однако я, дядя, не настолько жесток, чтобы усугублять ее переживания. Я не скажу ничего лишнего.
Он вообще весьма мало говорил о своих страданиях и о том, как ему живется в тюрьме. Барон, уже собираясь уходить, добавил:
— Представляете, я снова видел эту женщину внизу.
Эдуард молча смотрел на Жозефа. Тот раздраженно пояснил:
— Да-да, именно ее я видел! Сегодня она явилась с ребенком, уж не знаю, к чему это и зачем… Надеюсь, у вас хватит гордости ее не принять.
— Она с ребенком? — переспросил Эдуард.
— Да, с какой-то годовалой девчонкой. Всё это мерзко. Не понимаю, чего эта негодяйка от вас добивается.
В словах барона звучал упрек: им с графиней было известно о том, что Эдуард совершил нелепейший поступок — признал дочь Адель Эрио своей. Конечно, не время было говорить об этом, но барон не смог сдержаться. Эдуард распростился с дядей холодно.
Лежа на тюремной койке, заложив руки за голову и понемногу отключаясь от
