глядя на длинные розовые рубцы на его груди.
— После того, что ты сделала вчера, это совершенный пустяк. Всего лишь разрезать и вытащить нитки. Это не сложнее, чем подпороть шов на платье. Потом можешь идти к себе, и зверя забери.
Она опустила голову:
— И когда мне теперь прийти?
— Прикажи, чтобы на закате подали ужин. И я хочу, чтобы мне сообщили, когда Дженарро придет в себя. Это все.
Выглядело так, будто Фацио ее выставлял. Джулия не выдержала:
— Вы гоните меня?
Он прикрыл глаза:
— Тебе наверняка не терпится узнать новости из дома. А ты сидишь здесь, будто привязанная.
— Но я…
— …довольно.
Джулия так и не могла понять, на что Фацио разозлился, но в одном он был прав — она хотела новостей. И сердце вновь часто забилось.
Джулия старалась пронесли Лапушку так, чтобы это было как можно незаметнее. Конечно, Мерригар мог уже все разболтать, да не кому-нибудь, а самой тиранихе. Пес с ней! Пес с ней! Но излишнего любопытства прислуги тоже не хотелось. Джулия вошла в свои покои, плотно закрыла дверь и направилась в спальню, где оставила няньку.
Теофила сидела перед накрытым столом, развалившись на стуле, обливалась потом и обмахивалась концом своего покрывала. Она ничего не слышала. Знакомые подсвечники из Лимоза, кувшин со стеклом, корзинка для рукоделия, плетеная из серебряного крученого прута. У стены стоял высокий резной лакированный комод с ящичками, любимые стулья с атласными желтыми подушечками и маленький ореховый столик. Как странно было видеть здесь свои вещи… Они казались инородными, призрачными, будто Джулия застряла где-то между сном и реальностью. Но именно сейчас накатило странное неумолимое осознание, что теперь это ее дом. Ее, ничуть не меньше, чем тиранихи.
Она подошла к комоду, осторожно тронула кончиками пальцев резьбу, будто удостоверялась, что глаза не обманывают. Паркет громко скрипнул под ногами. Нянька Теофила вздрогнула, едва не свалившись со стула, обернулась. Тут же вскочила на ноги и расставила ручищи:
— Горлинка моя! Где же тебя, миленькую, носило? И растяпы твоей не видать. Нос сунула, и тут же исчезла, как провалилась. Бросили старуху в этом волчьем логове!
— Заботы, нянюшка. А Альба сейчас при слуге сеньора Фацио. Он ранен.
Нянька скривила рот крутой дугой, покачала огромной от намотанной материи головой:
— Будто во всем доме прислуги толковой нет!
— Нет, нянюшка.
Старуха вновь покачала головой, но, тут же, встрепенулась, глядя на Лапушку. Даже отстранилась на шаг, осенила себя охранным знаком:
— Господь всемогущий! Деточка, да что это с ним? Будто луну проглотил!
Джулия погладила голубую шелковистую макушку, инстинктивно поцеловала зверька и спустила с рук:
— Не спрашивай, няня. Я и сама ответов не знаю. Одно могу сказать: ничего с ним худого. Это все тот же Лапушка. Ласковый и добрый. Слышишь?
Перед глазами тут же нарисовалась картинка из проклятой книги. Лучше бы не видеть! Не читать! Джулия казнила себя за проклятое любопытство.
Теофила поджала губы, изо всех сил стараясь делать вид, что все по-старому:
— Так ведь уж являлись…
Джулия похолодела:
— Кто?
— Девица приходила. Такая важная… Все нос свой мышиный к потолку задирала, да осматривалась. Говорила, некая сеньора Антонелла желает немедля зверя своими глазами видеть. Кто такая эта Антонелла? Не мегера ли?
Джулия кивнула, мысленно проклиная Мерригара за болтливость. Не получит он никакого права наблюдать за Лапой! Перебьется!
— Она самая, тираниха… А что за девица?
Старуха пожала плечами:
— Да кто же ее разберет. По одеже чин никак не понять. Разодета, как сеньора, да ведет себя низко.
— Доротея… Ты, нянюшка, если еще явится, дальше прихожей ее не пускай. Так и скажи: сеньора не велела.
Теофила нахмурилась:
— Так разве ж я могу господам указывать?
— Она не госпожа — всего лишь компаньонка. Во всяком случае, никак не важнее тебя.
Нянька пристально заглядывала в лицо и менялась на глазах. Краснела. Крошечные глазки совсем уменьшились, влажно сверкнули. Теофила подалась вперед, сгребла Джулию в охапку и прижала к себе:
— Худо тебе здесь, моя деточка… Сердцем чую. Плачет оно. С той самой минуты, как ты родной дом покинула.
Джулия в ответ обняла старуху. Все еще не верила, что та здесь, не привиделась. Уткнулась носом в рыхлое плечо:
— Как там… дома?
Нянька отстранилась, утерла глаза, села на сундук у окна, к легкому скупому ветерку. Джулия опустилась рядом. Губы Теофилы кривились — та пыталась сдержать рыдания. Все же не выдержала, прижала кончик покрывала к глазам. Глубоко вздохнула, горько покачала головой:
— Ох и глупая она… Непутевая… Будто оборотень какой проклятущий в мою козочку вселился!
Джулия опустила голову, чувствуя, что защипало глаза.
Нянька шмыгнула носом:
— Она ведь писала тебе. В двух словах-то, уж, обсказала?
Джулия кивнула:
— Знаю я о ее положении. Только больше и ничего.
Теофила вновь сокрушенно качала головой:
— Глупая… Какая же глупая. А я, дура старая, всего и не замечала… Не уследила.
— Будет тебе, няня. Уж ты никак не могла помешать. Как сестра?
Нянька пожала плечами:
— Да кто же теперь разберет… Что там было! Господь всемогущий! Я уж думала, прибьет на месте. Да и меня вместе с ней.
— Брат?
Та кивнула, на лице отразилась тревога:
— Какой же вой стоял — боялась, дом развалится. Аккурат после твоего отъезда. Карета, поди, и городских ворот не миновала.
Джулия нахмурилась:
— Как так скоро? Утром еще ничего не знали.
Теофила многозначительно скривила губы:
— Все из-за письма проклятущего!
— Какого письма?
Нянька шумно выдохнула:
— Жених твой сеньору Амато оставил. Наказал открыть только после вашего отъезда. Откуда только прознал! А там уж и сеньора Паола всполошилась. Дом в городе снимали, повитуху приглашали, чтобы все в тайне сохранить. Так та все и подтвердила.
— Погоди, няня, — Джулия тронула ее за руку: — Сестра писала, что Паола первой обо всем догадалась. Потому и заперла.
Теофила отмахнулась:
— Забот больше не было у сеньоры Паолы — весь дом на ней. Ты же и сама помнишь, какая суета да истерики. А Марена, поди, с перепугу напутала — она накануне шальная была. Видать дите о себе говорило. Да и какая же теперь разница?
Джулия опустила голову: не с перепугу. И разница велика… Сестра просто не вышла и хотела хоть как-то оправдаться. Не вышла
