Но что толку понимать, что она испытывала к нему теплые чувства, если она уехала? Какой смысл объяснять боль, разрывающую его сердце?
За такое короткое время Верити перевернула всю его жизнь, жизнь всех в Пендургане и Сент-Перране. Она так много изменила в его мрачном доме. Он уже никогда не станет прежним.
Самым большим изменением был сам Джеймс. Верити начала возвращать его к жизни. Пока это были только крохотные зерна в глубине его несчастной черной души, но они изо всех сил стремились прорасти и выпустить свои побеги навстречу солнцу. Это стремление появилось только благодаря Верити, потому что она верила в него, вселила в него надежду, тогда как он не осмеливался даже мечтать.
Верити разбудила в нем желание жить, научила изгонять терзающих его демонов. Верити посеяла эти зерна, и, видит Бог, Джеймс не хочет дать этим побегам зачахнуть и погибнуть. Он знал, что другой возможности вернуться к жизни у него не будет. Верити была его последней возможностью. И она уехала.
«Я вынуждена покинуть Пендурган». Она уехала не по своему желанию. Этот ублюдок Расселл вынудил ее уехать, прикрываясь законом. Он не очень-то вспоминал о законе прошлой осенью, когда повел свою гордую молодую жену на аукцион в Ганнислоу. Жену, которая фактически так и не стала его женой.
Видит Бог, Джеймс не позволит Расселлу опять причинять ей боль и унижать ее. Расселл, может быть, и связан с ней законными узами брака, но все равно он не имеет на нее прав. У Джеймса, конечно, и вовсе нет никаких прав, кроме одного: он любит ее. Расселл никогда ее не любил. Джеймс ни за что не позволит этому мерзавцу обращаться с Верити как с марионеткой, заставлять действовать по его команде. Он будет бороться за нее, за ее право делать свой выбор.
Он поедет за ней. Он сделает ее вдовой, если это понадобится. Но, ей-богу, он будет бороться, чтобы вернуть ее.
– Миссис Трегелли?
Экономка давно тихонько вышла из комнаты, оставив Джеймса одного со своими страданиями.
– Миссис Трегелли!
Его вопль заставил бедную женщину бежать со всей скоростью, на которую были способны ее полные ноги.
– Да, милорд? – сказала она запыхавшись.
– Как давно они уехали, Верити и Расселл?
– Подождите, сейчас вспомню.
Она поджала губы и, вспоминая, постукивала пальцем по подбородку.
– Несколько часов назад. Думаю, примерно около одиннадцати.
– В одиннадцать? – Джеймс посмотрел на каминные часы.
Было чуть больше трех. Они уехали по меньшей мере четыре часа назад. – Какой у них экипаж?
Миссис Трегелли удивилась:
– Какой экипаж?
– Да, да! – воскликнул Джеймс, не в силах сдерживать нетерпение. – Сколько лошадей? Две или четыре?
– Мне кажется, четыре, милорд. Да, я уверена. Четыре лошади.
Они, должно быть, далеко уехали. Но верхом он, пожалуй, сможет их догнать. Он еще выспросит у Джаго Ченхоллза кое-какие подробности об экипаже, чтобы можно было выйти на их след. Теперь нечего терять время. Джеймс засунул письмо Верити в жилетный карман и устремился к двери.
– Милорд!
Он неохотно остановился.
– Что такое?
– Вы поедете за ней, милорд? Вы привезете мисс Верити обратно в Пендурган?
– Я, безусловно, попытаюсь, – сказал он.
Миссис Трегелли глубоко вздохнула:
– Слава Богу!
Джеймс улыбнулся ей и ринулся к главной лестнице. Он сбежал по ступенькам, не обращая внимания на одеревенелые мышцы, которые так беспокоили его несколько минут назад, и направился к лестнице, ведущей в башню. Неожиданно он нос к носу столкнулся с Агнес Бодинар. Старуха стояла в коридоре, освещенная слабым светом настенного канделябра. Она попыталась префадить ему дорогу в башню.
– Ты собираешься ехать за ней?
– Да, Агнес. Пропустите меня.
– Она тебе не нужна, Харкнесс. Пусть едет.
Джеймс попытался обойти ее, но она шагнула в ту же сторону, что и он, и снова загородила ему дорогу.
– Не будь таким дураком. Она этого не достойна.
Джеймс остановился и посмотрел в холодные серые глаза своей тещи.
– Достойна, Агнес. – Он вспомнил о двух с лишним сотнях фунтов золотом, рассыпанных на полу в библиотеке. – Она достойна каждого пенни.
Верити передвинулась на скамье экипажа и еще раз попыталась найти более удобное положение. Бесполезно. Мышцы одеревенели, их сводило судорогой от долгих часов тряски по изборожденным колеями грязным дорогам. Гилберт настоял на том, чтобы ехать и вечером. Он, похоже, очень хотел побыстрее добраться до Лондона.
Если уж уезжать из Корнуолла, то Верити предпочла бы вернуться в Беркшир, в полуразвалившийся дом, примостившийся на склоне холма, где она провела два с половиной года своего супружества. Однако Гилберт сказал ей, что он продал дом, чтобы вернуть деньги лорду Харкнессу, и теперь снимает маленький городской дом в Лондоне. Верити нужна ему там. Он намерен получить хорошую должность правительственного чиновника и не может позволить втянуть себя в расследование обстоятельств исчезновения его жены.
Верити была в отчаянии, когда их экипаж проезжал по суровому, усыпанному гранитными валунами Бодмин-Муру.
– Как здесь тоскливо, пустынно, – сказал Гилберт. – Не могу выразить, как я сожалею, что вынудил тебя жить в таком унылом месте. Ты, наверное, счастлива, что больше его не увидишь.
Слова Гилберта вызвали у Верити поток слез, которые он принял за слезы облегчения. Она была далеко не счастлива, оттого что видела все это в последний раз. Никогда она не чувствовала себя более несчастной. За исключением, может быть, того момента, когда пришлось силой отрывать тоненькие ручонки Дейви Ченхоллза от ее шеи, или когда рыдающая Гонетта обняла Верити с такой силой, что казалось, вот-вот треснет корсет, или когда она смотрела, как в последний раз исчезает из виду серая масса Пендургана.
Верити всю жизнь будет помнить толстые холодные каменные стены старого дома, пропитанные отчаянием своего хозяина и трагедией, произошедшей в недавнем прошлом. Она полюбила старое имение и с нетерпением ждала весны, чтобы увидеть его сады в цветении. Она никогда не увидит, что станет с крохотной рассадой, которую посадила в огороде и которая только что начала выбрасывать зеленые побеги. Не узнает она и того, прошел ли праздник Иванова дня, как было задумано. Она всегда будет жалеть обо всем, что осталось в Пендургане.
Но больше всего она будет сожалеть о его хозяине.
– Мне не следовало делать то, что я сделал с тобой, Верити, – сказал Гилберт, пока Верити молча плакала. – Думаю, я никогда не смогу тебе объяснить, почему я это сделал. Да теперь это не важно. Но когда я услышал, кому я... с кем я тебя оставил, я был в отчаянии. Лорд Хартлесс из Пендургана!
