В душе же его бушевала буря. Пожалуй, будет разумно оставить Элинор на время, пока дело с Шакалом не закончится, и Радерфорд счел необходимым зайти, чтобы напомнить об этом. Переждать хотя бы завтрашнюю ночь – вполне разумное и логичное решение. Но каждая проходящая минута казалась ему вечностью.
«Проклятая гордость. Надо было просто рассказать ей все. Положить к ее ногам состояние – и все рассказать».
– Ты рисуешь?
Раздавшийся позади него голос Элинор ошеломил Джозайю. Он повернулся, ликуя, и пробормотал:
– Но как ты…
– Мистер Крид достаточно хорошо меня знает, чтобы не поднимать тревогу, – перебила Элинор. – Поскольку у вас до сих пор нет колокольчика, я не стала понапрасну беспокоить мистера Эскера. – Она чопорно шагнула вперед. – Однако ваша безопасность оставляет желать лучшего, сэр.
– Элинор… – Он набрал в грудь побольше воздуха. – Мне столько надо тебе…
– Минуточку. – Она деловито открыла сумочку и вытащила конверт. – Я настаиваю на том, чтобы расплатиться с вами, мистер Хастингс.
«Мы вернулись к “мистеру Хастингсу”? Так официально?»
– Расплатиться? Ничего не понимаю. Ты не должна мне ни фартинга.
– Наоборот… – Элинор шагнула чуть ближе; ее рука в перчатке все еще протягивала ему конверт. – Я должна вам очень много. Вот. Тут плата за позирование плюс сумма за проживание и дополнительные расходы, которые вы могли понести из-за меня. Цены, которые назвала миссис Клей, слишком уж низкие, но мне невыносимо обижать ее, указывая на очевидное, так что, надеюсь, моя собственная оценка не очень далека от истины.
– Это бессмыслица, Элинор. Мне не надо ни фартинга из этих денег. Ты их заработала в соответствии с нашим соглашением, и я не понимаю, что заставляет тебя возвращать то, что ты не задолжала.
– У меня теперь есть собственные деньги, мистер Хастингс.
– Собственные деньги? Из каких источников?
– Мистер Келлер добровольно вернул сумму, причитавшуюся моему отцу, и тем самым восстановил его репутацию. – Она кивнула на конверт. – Так что теперь благодаря его благородному жесту и щедрости у меня есть собственные деньги. И теперь я могу расплатиться с вами, чего всегда желала.
– Ты хочешь сказать… расплатиться деньгами Келлера?!
– Это мои собственные деньги, честно заработанные тяжким трудом моего отца. Я не могу идти дальше по жизни, будучи вашей должницей.
– Отдай эти деньги на благотворительность, если они тебе не нужны!
– Сами отдайте, мистер Хастингс. Не могу представить, что принимаю чью-то благодарность за добро, сделанное вашими деньгами. Ежели вы желаете стать филантропом – в добрый час! Но я не собираюсь быть первым объектом ваших благодеяний!
– Ты делаешь это из злости. Я просил позировать мне за плату, и ты согласилась. Картина завершена, и это все… на что я надеялся. Я человек слова. Я не хочу твоих денег.
– Я больше не в том отчаянном положении, когда в них нуждалась! Эта сумма всегда казалась мне нелепой, а ваши друзья, похоже, убеждены, что у вас лишних двадцати фунтов не найдется.
– О Господи!
– Полагаю, это вызвано состоянием ваших сюртуков и пятнами краски на рубашках. Но даже если у вас денег больше, чем у Мидаса, это не имеет значения. Я не хочу иметь ничего общего с этим делом. Я желаю освободиться от прошлого.
– Черт побери…
– Следи за выражениями, Джозайя! – Элинор привычным жестом пригладила волосы. – Я оставлю их на столе, мистер Хастингс.
– Тогда они там и сгниют. Забери деньги, Элинор! Мне нужно, чтобы ты их взяла.
– Почему?
– Потому что это… – Джозайя тяжко вздонул. – Потому что деньги – единственное, что я волен тебе дать.
Слова ужалили как ядовитая змея, и Элинор поразилась, что еще держится на ногах.
– Неужели, мистер Хастингс?
Он отвернулся.
– Будь милосердна и забери эти проклятые деньги.
– Тебе больше нечего сказать мне? Нечего?
Он мог бы многое сказать ей, но судьба и обстоятельства сделали его немым.
– Тогда вы не заслуживаете милосердия, мистер Хастингс. Я и так уже отдала вам слишком много. – Элинор хотела положить конверт на стол, но слезы застилали ей глаза, и она промахнулась. Вид планирующего на пол конверта стал последней каплей. – Прощай, Джозайя! – Она расплакалась и выбежала из студии.
Элинор поклялась, что больше не станет плакать и не будет терять достоинство, но знала, что деньги – лишь предлог для ее визита. Она хотела услышать, что он тоскует по ней. Хотела, чтобы он умолял ее остаться и признался, что совершил ошибку. Она грезила, как Джозайя привлекает ее в объятия, а он…
«Деньги – единственное, что я волен тебе дать».
Потому что он не мог дать ей ничего больше – ни свое имя, ни свое сердце, ни обещание верности.
«Я в чем-то обманула его ожидания. Что-то во мне показалось ему недостаточным для предстоящих тяжелых испытаний. Но что еще я могла сказать или сделать, чтобы выразить, как люблю его?
Или в то злосчастное утро он был с Келлером откровенен, когда сказал, что женщины взаимозаменяемы? Когда сказал, что я для него ничего не значу?.. Неужели это может быть правдой? Но если он меня не любит, то как он мог быть таким нежным и заботливым, щедрым и внимательным? Как вышло, что все фибры моего существа изголодались по нему… даже теперь?»
После того, что произошло между ними, все свелось к сделке и деньгам в обмен на ее невинность.
Все было кончено.
Ночь была долгая, тревожная и бессонная, а от утра пятницы веяло холодом.
Элинор вяло переставляла что-то на подносе, стараясь не слышать тяжких вздохов миссис Клей. Еще накануне Элинор решила тайком поискать себе другое жилище. Ведь теперь у нее было достаточно денег, чтобы снять дом в Лондоне, если пожелает.
«Интересно, могу ли я вернуть отцовский дом? – подумала она неожиданно. – И захочу ли жить там одна? Или он, этот дом, хранит слишком много тяжелых воспоминаний?»
За последние несколько недель «Роща» стала для Элинор домом, но связь гостиницы с Джозайей была невыносима. Она уже просмотрела стопку предложений, которые ее поверенный счел подходящими. Мистер Олмстед приложил записку с именем надежного агента, чтобы она могла подобрать персонал, когда придет время.
Элинор повертела в руках записку, затем сложила все бумаги в кожаную папку, спустилась по лестнице – и наткнулась на миссис Клей, убиравшую холл.
