Затем последовали нижние пуговицы на корсаже и вопиющая полоса оранжевого атласа, обвязанная вокруг талии.
От каждого движения, которое он делал, она вздрагивала, но не пыталась его остановить.
Платье было слишком велико ей. Лиф без особого труда соскользнул с ее плеч. Он окинул взглядом ее тонкую фигуру, облаченную в нелепый, но провоцирующий корсет. Он высоко подпирал ее дерзкие груди, которые, впрочем, не нуждались в этой поддержке. Ее соски проступали сквозь тонкую ткань рубашки. А ниже, там, где платье ниспадало с ее бедер, красовались невообразимейшие банты и бесконечно длинные тесемки, которые поддерживали каскад нижних юбок.
Оливер ослабил бесчисленные завязки, спустил юбки и скользнул руками под ее крепкий круглый зад.
Она оперлась на его плечи, и он приподнял ее, позволив платью упасть к ее ногам.
– Но мы же не можем, да? – пробормотала она. – Здесь?
– Что мы не можем здесь? – спросил он, не давая ей опомниться.
Лили откинула назад свои волосы, и Оливер залюбовался тем, как приподнялась ее грудь в своем жестком облачении.
– Ну не можем же вот так вот сделать то, что ты хочешь? Мы ведь должны лечь?
Он запрокинул голову и весело рассмеялся.
Его смех внезапно прервался в тот момент, когда она провела пальцами по волосам на его груди и сказала:
– Почему ты смеешься надо мной? Я что, все время такая смешная?
– Нет, – ответил он искренне, – не все время. Ты всегда соблазнительная, но не всегда смешная. Это моя задача – научить тебя всему, Лили. Ты не хочешь проверить, насколько хорошо тебе удастся выполнить последующие инструкции? Если я объясню тебе, как и что делать, тебе доставит удовольствие слушаться меня, дорогая?
Ее пальцы до боли вцепились в волосы на его груди.
– Да, это доставит мне удовольствие, – церемонно ответила она.
– Нам совсем не обязательно ложиться. Когда мы останемся одни в нашей спальне, мы несомненно… Но сейчас это не имеет значения. Есть множество способов заниматься любовью, много способов соединить наши тела. Мы сами можем выбирать, когда, где и как. Лишь бы это приносило нам удовольствие.
– Да, Оливер.
– Ты мне кажешься неотразимой в таком наряде. Он возбуждает меня. Дай мне руку. – Когда она протянула ему руку, он прижал ее между своих ног, с удовлетворением заметив, как расширились ее глаза. – Такое происходит, только когда я смотрю на тебя, и только на тебя. Сожми его, Лили.
– Хорошо, Оливер. – С увлеченной сосредоточенностью она сжала пальцы и охнула, почувствовав ответный импульс его плоти, и снова сжала. – Мне хочется поцеловать тебя туда.
У него чуть не подогнулись колени. Он с трудом выдавил:
– Ты так и сделаешь. В свое время. А сейчас я хочу поцеловать твою грудь.
Она возилась с рубашкой, пока та не была наконец расстегнута и не упала с плеч, обнажив ее набухшие груди.
– Каковы они на ощупь? – спросил он.
Она нахмурилась.
– Потрогай их. И скажи мне, каковы они на ощупь.
Не сводя глаз с его лица, она быстро скользнула пальцами по своим соскам.
– Нет, – сказал он. – Нет, дорогая. Подольше. Потрогай себя и слегка ущипни. Закрой глаза и отдайся своим ощущениям. Я хочу на тебя посмотреть.
Она сделала то, что он просил. Ее голова медленно откинулась назад, она приподняла свою грудь, зажала соски между пальцами и застонала.
Кончиком языка Оливер провел по бугоркам, которые она держала в руках, и сжал ноги, когда ее бедра устремились навстречу ему.
– Это так, как должно быть? – спросила она. – Оливер… Ох, Оливер.
Он припал губами к ее груди, одновременно обхватив руками ее руки снизу и приподнимая ее нежную плоть.
– Оливер…
– Тебе приятны эти ощущения?
– Да. Да.
– Тогда все идет как надо. – Или вскоре пойдет.
– Я вся мокрая, Оливер. Почему?
Неистово вздыбившаяся плоть чуть не лишила Оливера самообладания.
– Так и должно быть, – выдохнул он. – Это облегчит нам путь.
– Тогда иди ко мне и воспользуйся этим.
– Тише, – умоляюще произнес он. Он не должен был этого делать, но теперь уже не мог. Его защита рушилась. – Лили, ох, Лили.
Его штаны уже давно едва сдерживали напор, сводя его с ума. Он рывком сдернул их с себя и, не в силах больше сдерживаться, погрузился в ее гладкую плоть.
Ее крик отозвался у него в голове далеким эхом, и темнота и тепло обрушились на него. Его тело следовало своему собственному ритму. Он воспринимал ее как что-то мягкое, нежное, податливое, предназначенное для хранения всего мужского в нем. Оливер наслаждался полнотой своего обладания этой женщиной.
– Оливер! – простонала она.
Он открыл глаза, но был бессилен остановить ритмические движения своего тела внутри нее. Пот жег ему глаза. Он жадно хватал воздух.
Рот Лили скривился в гримасе. Она стиснула своими сильными тонкими пальцами его плечи, и он почувствовал ее ответное движение, напором на напор. Сдавленный крик клокотал в ее горле.
Когда его семя выплеснулось, когда произошла разрядка, которая, казалось, расколола его тело, разорвала его, породив в нем желание, чтобы это состояние длилось вечно, он обхватил и прижал ее к груди, а она обвила руками его шею и стала быстрыми, жалящими поцелуями покрывать его лицо.
Он почувствовал ее судороги. А он был так слаб, что ему хотелось упасть на нее и умолять остановиться, и в то же время умолять не останавливаться.
Буря улеглась.
Они стояли в обнимку, прерывисто выдыхая слова, которые не требовали понимания. Обретя способность двигаться, Оливер поднял Лили. Все еще оставаясь внутри нее, он закинул ее ноги себе на бедра и пошел вместе с ней к зачехленному дивану.
Он повалился, повернувшись так, чтобы она была сверху него.
– Я и не знала, – прерывисто произнесла Лили. – Я даже предположить не могла, каково это. Я… Быть с тобой, быть частью тебя – это истинное блаженство.
Оливер прижал ее лицо к своей груди и откинул спутанные волосы с ее лба.
– Ты – мое дыхание, моя кровь, моя плоть, Лили. Ты – ветер в моих волосах, песня в ушах, поэма в моем сердце. Ты – солнце на моей коже. Ты – звезда на небе моей мечты. Ты – моя жизнь и моя единственная любовь.
Не один час прошел, прежде чем они наконец оделись. Лили снова и снова смотрела на лицо Оливера в поисках разгадки того таинства, которое он открыл ей, тайны, которую она обрела с ним.
Она найдет удобный случай, чтобы спросить его об этом, но не сейчас.
– Позволь мне, – сказал он, глядя, как она возится с застежками на своем платье. И он своими ловкими, прекрасными пальцами быстро завязал все тесемки, застегнул пуговицы, завязал банты. Его брови сосредоточенно сошлись на переносице, и, лишь почувствовав на своем лице ее взгляд, он поднял на нее глаза.
