Теперь она знала, что чудес не бывает, что любовь – не сон, а печальная действительность, и что, несмотря на скудное уличное освещение, ни одна из патетических тайн Лондона не остается тайной.
Она зажгла электричество и попробовала читать, но мысли ее перебегали с предмета на предмет, как это часто бывает, когда человек настолько несчастен, что не может сосредоточить своего внимания ни на чем, кроме своего горя.
Завтра она уже будет в Клаверинге. Может быть, там она найдет себе дело – уход за цветами, прогулка на соседние фермы…
Но старые места будут наводить ее на грустные мысли, а уход за цветами – слабое утешение для такой одинокой и обездоленной женщины, как она!
Должник сильней заимодавца.
Бальзак
Колен почувствовал облегчение с тех пор, как письма от Жюльена Гиза и его отца стали приходить реже.
Его жизнь в продолжение многих месяцев зависела от этих случайных сообщений, и ему давно надоело разыгрывать роль герольда, да еще в деле, в котором он принимал довольно некрасивое участие.
Он считал, что старый Гиз обошел его, и это обстоятельство не способствовало теплоте отношений к Гизу.
Он был поставлен в отвратительное положение, из которого мешало ему выпутаться отсутствие мужества. Мы охотно обвиняем других, когда они причиняют нам затруднения, и никогда не обвиняем самих себя за то, что не умеем выйти из этих затруднений.
Колен прямо возненавидел Гиза, и даже когда все пришло в порядок и он оказался в полной безопасности, это чувство ненависти не ослабло. Старый Гиз знал, знание – оружие, которое мы неохотно видим в руках другого.
Нельзя утверждать, что Колен желал смерти «старому черту», но, во всяком случае, известие о его кончине не повергло бы его в отчаяние и даже не нарушило бы его аппетита.
Когда он получил командировку в Тунис по служебным делам, подведомственным Жюльену, его больше всего раздражала перспектива встречи лицом к лицу со старым Гизом.
Но, и это лишнее доказательство сложности людских переживаний, он все-таки не обрадовался, как следовало ожидать, столкнувшись с Гизом в клубе, а, напротив, даже позеленел от ненависти.
Он протянул старику два пальца, избегая смотреть ему в глаза.
– Вы вернулись? Это для меня новость!
– Я только что из Туниса, – ответил Гиз.
Он очень поседел и постарел за это время.
«Настоящее пугало!» – подумал Колен.
– Жюльен здоров? – спросил он вслух.
– Благодарю вас.
Колен дрожащими руками зажег сигару.
– Когда же свадьба?
Гиз тонко улыбнулся.
– Я что-то не слышал об этом!
– Но ведь она в Тунисе? – Какое-то тайное подозрение заставило Колена высказаться откровенно, а свойственная ему осторожность удержала его от произнесения имени Сары. – Я знаю это от Роберта.
Гиз промолчал, и Колен внезапно ощутил тот острый прилив ненависти, который мы испытываем, когда чувствуем, что наш собеседник знает больше, чем показывает.
Он так задымил сигарой, что старик закашлялся.
– Однако мне некогда, я уезжаю сегодня ночью в Тунис по служебным делам. Нет ли у вас поручений к Жюльену?
Он был удивлен и обрадован, увидев, какое впечатление произвели его слова на старого Гиза, который вздрогнул и изменился в лице.
Колен наблюдал за ним с высоты своего величия.
– Итак, до свидания, – повторил он, не дождавшись ответа.
Но не успел он сделать и нескольких шагов, как Гиз окликнул его.
Колен даже не обернулся.
– Пусть поволнуется, старый скрытник! Так ему и надо!
Он поспешно уселся в автомобиль и получил еще лишнее удовлетворение, заметив, что Гиз появился на пороге.
– Опоздал! – констатировал он злорадно.
Но в вагоне экспресса, который мчал его по направлению к югу, он невольно задумался над тем, что могло до такой степени взволновать Гиза.
Гиз не внушал ему доверия с прошлого лета.
Безжалостный, окаменелый старый дьявол!
Колен проклинал тот день и час, когда он ввел Гиза в дом графини.
Это был опрометчивый шаг с его стороны, но разве он мог предвидеть, что Дезанж умрет так скоро? В жизни все или бесполезно, или несвоевременно!
Старый Гиз не захотел забыть прошлого. А ему следовало умерить свою неприязнь к Саре, когда она овдовела; она была завидной невестой для кого угодно.
«Воображаю, какую он еще выкинул там штуку, если так перепугался», – не без проницательности подумал Колен.
Ведь ненависть Гиза к этой женщине доходила до безумия.
Что касается Колена, то он-то уж, во всяком случае, не ненавидел Сару. Он чувствовал, что Сара обладает тем очарованием, которое сводит мужчин с ума и двигает их на пути подвигов и самоотверженных решений. Он не мог бы объяснить, в чем сущность этого очарования, и только знал, что мужчинам приходится дорого за него расплачиваться.
В данном случае расплатилась и сама женщина, и он не мог думать об этой расплате без содрогания и стыда.
Идеализм был чужд его натуре в такой же мере, в какой людоедство чуждо англичанам, но героизм Сары и ее самоотверженное молчание, не говоря уже о ее физических прелестях, пробудило в его душе еще никогда не испытанное чувство благородного умиления.
Он страдал за нее, и хотя страдания его были бесплодны, они все-таки имели благотворное влияние на его эгоистическую натуру и очистили его сердце.
Если бы ради освобождения Сары ему предстояло пострадать только материально, он пошел бы на это, несмотря на то, что очень любил деньги.
Он как-нибудь вывернулся бы потом, сократив свои расходы; он спасовал исключительно перед общественным мнением.
Но он был преисполнен по отношению к Саре самого нежного, самого глубокого уважения – редкое чувство для людей его типа, особенно когда дело касается женщины.
Теперь, размышляя обо всем этом, он в первый раз после рокового утра в замке Дезанж почувствовал душевную радость и покой; ведь он скоро будет наслаждаться зрелищем счастья двух единственных существ, которых он любил на этом свете.
Ему было приятно заранее представлять себе это счастье.
Наконец он уснул, измученный духотой и угольным дымом, предварительно попеняв на французское правительство за его скупость.
За утренним завтраком он опять вспомнил о Гизе, и в его душе опять шевельнулось какое-то смутное подозрение.
Этот старый дурак сказал ему, что Жюльен и не думает жениться. Странно, если только это соответствует истине. Но соответствует ли? – вот в чем вопрос. Но лгал Гиз или не лгал (что за отвратительное масло!), его испуг при известии об отъезде Колена в Тунис, во всяком случае, наводил на размышления.
