Марина Фиорато - Венецианский контракт

Продав все бутылочки, она обратилась за помощью к одному из стражников Совета, чтобы отогнать рассерженную толпу. Он посоветовал ей не ходить вдоль берега, так как это слишком опасно, и она нырнула в маленькие улочки, куда не проникало солнце. Через несколько минут она оказалась в знакомом районе. «Почему бы и нет?», – подумала Фейра, повернув к небольшой площади, где стоял дом с золотым циркулем над дверью.

С тревогой в сердце девушка постучалась: в конце концов, она покинула этот дом как турецкая шпионка, но хотя она не сомневалась в том, что Палладио будет рад её видеть, другие, конечно, вряд ли ей обрадуются.

Дверь открыла Корона Кучина, и Фейра стояла, взволнованная, понимая, что в какой-то степени выдуманный ею рассказ был вполне реальной историей для этой женщины, чей муж погиб от рук турок. Но кухарка, сделав реверанс, почтительно произнесла:

– Чем могу помочь, госпожа?.

– Корона Кучина, – воскликнула Фейра, нервно рассмеявшись, – разве ты не узнаешь меня?

Глаза кухарки округлились, как чайные блюдца, она схватила Фейру в свои медвежьи объятия, а потом принялась разглядывать её.

– Турчанка, значит, черт возьми! А я всегда считала тебя венецианкой! Иди – повидайся с хозяином. Он будет очень рад тебе.

На закате доктор Валнетти остановил свою тележку перед воротами Ufficio della Sanita et Granari Pubblici, главного здания Совета по здравоохранению.

У него было два требования, которые он передал стражнику: во-первых, немедленно отвести его к Трибуналу и, во-вторых, присмотреть за его тележкой. В ней оставалось ещё много бутылок, потому что в тот день он продал всего один «Уксус четырех разбойников». С тем же успехом, размышлял врач, поднимаясь по широкой беломраморной лестнице в большую залу, можно было позволить слугам украсть эти флаконы, потому что с сегодняшнего дня они, казалось, уже не имели никакой ценности – из-за женщины в зелёном платье.

Зал Совета представлял собой великолепную комнату, занимавшую весь верхний этаж здания. Затененные окна пропускали лучи заходящего солнца в полумрак комнаты и освещали темные фрески, на которых были представлены семь ступеней алхимии. Позолоченные символы стихий и изображения магов вспыхивали глянцевым блеском в солнечном свете.

В дальней части комнаты за длинным дубовым столом, заваленным бумагами, восседали три дряхлых старца в багряных мантиях. Древние, как само Время, они шамкали обвислыми губами, утопавшими в восковых складках их жирных подбородков. Это был Трибунал Совета.

Старейший из них оторвался от подсчета ежедневной десятины и поднял дрожащую руку.

– Это вы, Валнетти?

– Да, господин судья.

– Что такое, доктор? Нам ещё надо закончить дела.

Валнетти подошел к ним ближе и рассказал о женщине в зелёном платье и её таинственной истории. Трое старцев слушали молча. Валнетти пришлось уточнить свою мысль.

– В двух словах – дела страдают из-за этой вдовушки в зелёном платье и её турецкого зелья «Териаки».

Один из судей погладил обвислый подбородок.

– Оно помогает? – громко спросил он своим дрожащим голосом.

– Она так говорит. Разве это важно?

– Валнетти, вы же знаете правила, – заметил старейший раздраженно. – Если бы она была врачом, ей пришлось бы зарегистрировать каждый ингредиент, составляющий больше одной сотой доли смеси, и уплатить налог. Но, судя по вашим словам, она частное лицо.

Валнетти прикусил язык. Как врач, он был совершенно безразличен к людским страданиям, но за годы практики ему удалось сколотить немалое состояние только благодаря своим инстинктам. Он навострил уши, когда вдова произнесла имя, которое он больше всего ненавидел, – Аннибал. Это, вкупе с её рассказом об острове, где Касон построил больницу, не могло быть простым совпадением; Валнетти был совершенно уверен, что за этим делом стоит его заклятый враг. Но до поры до времени он решил молчать, пока не будет доказательств.

– Если бы она имела лицензию врача, – продолжил второй, – это, конечно, в корне меняло бы дело.

– Разумеется, – отозвался третий старец. – В таком случае вы могли бы потребовать от неё уплаты налога. И притом немалого – если она действительно продала столько лекарства, сколько вы говорите.

Валнетти заскрежетал зубами.

– Но если её снадобье вытеснит с рынка все остальные, вы тоже много потеряете!

Повисла мучительная тишина, прежде чем первый судья снова заговорил.

– Однако он прав.

Второй тяжело вздохнул.

– Что ж, Валнетти. Выясните, откуда эта женщина; если она связана с какой-либо больницей или практикующим врачом, то, вероятно, мы могли бы принудить её зарегистрировать эту… как вы сказали?

– «Териаку».

– «Териака». Странное название.

– Но как мне узнать, откуда она?

– Дорогой друг, это же Венеция, – ответил третий судья. – Пусть за ней проследят.

Когда час спустя Фейра покинула дом Палладио, она была в таком приподнятом настроении благодаря удачному дню и встрече со своим прежним хозяином, что не заметила следившую за ней темную фигуру.

Вспоминая разговор с архитектором, она улыбалась в темноте, покачивая головой. Он совсем не изменился и был настолько одержим своей церковью, подробно рассказывая ей о каждой балке и подпорке, что даже забыл спросить, зачем она вернулась в Венецию да ещё в таком наряде.

Однако он признался ей, что временами его мучает сердце. Она дала ему коры белой ивы, которую достала из своего пояса, а также флакончик «Териаки». Фейра проследила, чтобы он выпил лекарство до конца. Она оставила его в прекрасном расположении духа, и он настоятельно приглашал её как-нибудь приехать на стройку. Она улыбнулась, зная, что не сделает этого никогда. Она ни за что не войдет в христианскую церковь. После всей лжи, которую она наговорила за неделю, прикрываясь именем чуждого ей Бога, она страшилась ужасной мести, если дерзнёт переступить порог Его дома.

Идя во тьме по улице в направлении Фондамента Нуове, она услышала шаги, эхом вторящие её собственным, и улыбка исчезла с её лица. Она поправила лошадиную маску и натянула капюшон. Может, ей померещилось, но вот снова послышались шаги, замедляясь, ускоряясь и останавливаясь вслед за ней.

Она меняла направление, петляя по улочкам, чтобы оторваться от преследователя, но он не отставал. Она проклинала себя за то, что решила зайти к Палладио. Разволновавшись, она повернула не туда и оказалась в узком переулке, окруженном тёмными, пугающими домами. Высоко на стене она увидела изображение Богоматери с младенцем в свете пламени свечей, мигающем, словно огни маяка.

Взглянув на картину, она резко остановилась. С тех пор, как она попала в город, подобные изображения встречались ей почти на каждом углу. Но глаза этой Богоматери не были обращены на Сына, протягивающего ручки к её сияющему лицу: эта икона относилась к более раннему периоду. Здесь Мать и Сын, с абсолютно одинаковыми лицами, только разного размера, с золотыми нимбами вокруг головы, смотрели прямо на неё, словно обвиняли в том, что она использовала имя Бога, которому не поклонялась.