Вставая со скамьи, Танзи почувствовала, что возвращается из легенды в реальную жизнь.
– Все это необыкновенно и прекрасно, Дикон, и я не могу передать тебе, как я за тебя рада, – сказала она. – Но я вынуждена напомнить тебе, что лестерские деньги на исходе, а вместе с Джодом нас трое, и… – она сделала паузу, но не рискнула сказать ему, что через несколько месяцев их будет уже четверо. – И на что же мы будем жить? Завтра и потом?
Однако было очень похоже, что Дикон, ее серьезный муж, заразился оптимизмом лорда Лоуэлла. Он взял свечу в одну руку, а другой обнял свою жену.
– Бог поможет, – произнес он благочестиво. – А сегодня… сегодня мы живем любовью.
На следующее утро, когда они закончили поздний завтрак, состоявший из мяса, хлеба и пива, Дикон развернул книгу, которую ему подарил лорд Лоуэлл, и с гордостью начал показывать ее Танзи. Однако он едва успел перевести ей несколько фраз с титульного листа, как они услышали цоканье лошадиных копыт и голос Джода, желающего кому-то доброго утра.
– Управляющий! – воскликнула Танзи, начав поспешно собирать тарелки. – Последний раз он приезжал ровно месяц назад, как раз тогда он и привез мне котенка. Дикон, принеси, пожалуйста, деньги. Они в спальне, в тайнике, который ты сделал, под полом.
Дикон поднялся, чтобы выполнить просьбу жены, и, увидев, что мимо их окна прошел высокий, модно одетый джентльмен, понял, что к ним пожаловал не управляющий, а господин Джон Мойл собственной персоной.
– Наверное, Орланд Дэйл рассказал ему обо всем, что я натворил, и о том, что я остался без работы. Вот он и приехал, чтобы предложить нам освободить дом, – предположил Дикон, поспешно убирая книгу.
– Том и Эми никогда не позволят ему поступить так, – мягко сказала Танзи.
И, действительно, казалось, что подобная мысль вовсе не волнует молодого господина Мойла. У него было прекрасное настроение, какое и положено иметь человеку, недавно отпраздновавшему свою помолвку. Он весело сказал несколько слов о прекрасном весеннем утре, остановился полюбоваться маленькой фигуркой святого Фрэнсиса, которую Дикон вырезал на двери, одобрительно осмотрел комнату и прежде, чем расположиться в кресле, которое они любезно подвинули ему, воскликнул:
– Да вы просто до неузнаваемости преобразили это старое, запущенное жилище!
– Я очень рад, что вы довольны. Ведь некоторые вещи я сделал без вашего разрешения. Но мне кажется, что вы почти все уже видели в свой прошлый приезд. Не хотите ли попробовать домашнее вино, которое делает Танзи?
– И, пожалуйста, поблагодарите вашу сестру еще раз за этого прелестного котенка, – вставила Танзи.
– Она думала, что вы будете скучать, пока ваш муж в отъезде, – ответил Джон Мойл и протянул руку, чтобы погладить пушистый комочек.
– Значит, вам известно обо всем, что произошло? – спросил Дикон.
– Дорогой мой Брум, ни один человек, если он интересуется строительством, не мог не узнать об этом. Мне кажется, что своим отказом работать с братьями Вертье вы здорово разозлили Орланда Дэйла и перессорили всех в гильдии. Никто не понимает, почему вы так поступили, но мне, поскольку я имею отношение к королевским делам, пришла в голову одна мысль… Скажите, вы нашли работу?
– Ничего определенного, сэр, – признался Дикон. Именно в этот момент глаза Мойла, неравнодушного к красивым вещам, заметили книгу, ту самую прекрасно оформленную «Крепость Фуа», которую подарил Дикону лорд Лоуэлл. Он встал и начал листать ее с таким удовольствием, что, казалось, совершенно забыл о них.
– Мы подумали, что, может быть, вы приехали за деньгами. Пожалуйста, вот они, – сказала Танзи, испытывая некоторое беспокойство.
– Разумеется, если вы настаиваете, – сказал он, и, не отрывая глаз от книги, взял деньги и сунул их в карман. – Но я надеюсь, что это в последний раз.
Танзи и Дикон смотрели на него в изумлении.
– Вы хотите сказать, что не будете брать у нас деньги, потому что мастер Дэйл уволил меня?
– Да, отчасти поэтому. Вот уж действительно прекрасная книга. Такая же великолепная, как та, которую я раньше видел наверху.
Он посмотрел на Дикона поверх разделяющего их стола, потом снова углубился в изучение прекрасного фолианта. Очень осторожно он раскрыл книгу на титульном листе и, держа ее так своими длинными, изящными пальцами, вновь посмотрел на Дикона.
– Похоже, что я не ошибся, – сказал он.
Кровь бросилась Дикону в голову. Он стоял молча, не догадываясь о том, что, вертя кольцо на пальце, только укрепляет Мойла в правильности его догадки.
– Я видел собственноручную надпись короля Ричарда и на той книге, в спальне. Я был очень удивлен тогда, но решил промолчать до поры до времени. Но теперь, поскольку я видел ту книгу, и вот сейчас держу в руках эту, я, кажется, могу предположить, почему вы совершили тот безумный поступок в Вестминстере. Вы пошли на то, чтобы разрушить собственную карьеру только для того, чтобы не участвовать в прославлении Тюдоров.
Дикон молчал.
– Вы сын короля Ричарда, не так ли? – прямо спросил Мойл.
– Внебрачный сын, – помедлив, ответил Дикон с независимым видом.
Он знал, что это признание опасно, что сходство с отцом таит непредсказуемые последствия.
– Я знаю, что на протяжении всех войн между Розами, ваша семья активно поддерживала Ланкастеров. Теперь вы имеете право выкинуть нас из своего дома. Если и лондонская гильдия не может обеспечить меня работой, то уж в других городах шансов еще меньше. Только совсем неквалифицированная работа, быть может. – Он рассмеялся, вспоминая что-то, но этот смех был понятен только Танзи. – Впрочем, мне приходилось видеть более достойных людей, чем я, которые занимались таким трудом.
Джон Мойл аккуратно закрыл книгу и, быстро подойдя к Дикону, положил руку его на плечо.
– Ричард Брум, за кого вы меня принимаете? – спросил он. – Да, я – лояльный сторонник ланкастерского дома. Имея неплохое образование в области финансового права, я надеюсь сделать достойную карьеру, служа королю Генриху. Признавая заслуги моего отца и отдавая ему должное, король уже оказал мне честь. Я уважаю его как делового человека и труженика. Даже те из вас, кто смотрят на него, как на узурпатора, не могут не признать, что, возложив на себя корону, он вместе с ней взял на себя немалые обязательства и ответственность, связанные с ней. Будучи выходцем из Уэльса и гордясь этим, он заботится о процветании всей Англии. Европа больше не смотрит на нас, как на незначительный маленький остров, и, благодаря ему, мы начинаем занимать достойное место среди других стран. Однако я отдаю должное храбрости и верности, и для меня не имеет значения, кто проявляет эти качества. И я не могу не уважать вас за то, что вы отказались от такой престижной работы как часовня Тюдора. – Он снова бросил взгляд на «Крепость Фуа», но на сей раз – поверхностный и беглый. – Мне только хотелось бы надеяться, что, окажись я на вашем месте, у меня хватило бы мужества поступить точно так же.
