Беатриче всегда с болью покидала Бьянку, оставляя дочь Лодовико одну в окружении пятнадцати пустых гробниц. Беатриче верила, что душа Бьянки пребывает у ног Создателя, как и надлежит душам чистым и непорочным. Беатриче хотелось, чтобы она была беременна девочкой — еще одной прелестной маленькой дочкой, которой удастся занять в сердце Лодовико место его любимой Бьянки. Девочка заставит его открыть свои объятия женщине, которая подарит ему дочь. У алтаря Беатриче помедлила — может быть, попросить Господа, чтобы ребенок оказался женского пола? Однако если у Создателя иной замысел, не будет ли оскорблением перечить Ему? Не разгневает ли она Господа, прося послать ей девочку, тогда как Господь уже решил даровать ей сына? Изабелла молилась о мальчике, и Создатель отнял у нее дочь, когда девочке исполнилось только два месяца от роду.
— Прости меня, — прошептала она ребенку, согревая холодные руки на животе, обтянутом бархатом. — Неважно, кем ты родишься. Я все равно буду любить тебя. Кем бы ты ни был, я жду не дождусь, когда увижу твое славное личико, коснусь крохотных ручек и услышу ангельский голосок.
Внезапно Беатриче пришло в голову, что негоже зарождающейся жизни проводить столько времени рядом с мертвыми, и она заторопилась вон из церкви. Проходя через двор, ведущий к трапезной, она увидела во дворе magistro. Он доедал свой завтрак. Заметив Беатриче, художник быстро прожевал хлеб и низко склонился перед гостьей. «Не хочет, чтобы я увидела, как он глотает», — решила Беатриче.
— Доброе утро, magistro, — поздоровалась Беатриче. — Вы не находите, что небо сегодня удивительно синее для такого холодного зимнего дня?
— На самом деле, ваша милость, — Леонардо стряхнул последние крошки с бороды, — небо совсем не синее. Разве вы не знали? Я изучал это явление. Синева — всего лишь иллюзия. Цвет неба зависит от того, как солнечные лучи отражают воду, что находится наверху.
— Тогда какого же цвета небо?
— За этим огромным синим пологом прячется вечная и непостижимая тьма. Так часто бывает на свете — за прекрасным фасадом скрывается неизвестность.
Леонардо протянул Беатриче руку и повел ее в трапезную, не догадываясь о том, какое впечатление произвели на гостью его слова. Беатриче считала, что не дело смертного проникать в тайны мироздания. Если Господь решил, что мы должны видеть небо синим, значит, так тому и быть. У Всевышнего свои резоны. Что хорошего в том, что человек узнает Его тайны?
Беатриче остановила Леонардо у двери, ведущей в обеденную залу.
— Magistro, скажите честно, неужели вы действительно изобрели машину с крыльями, которая может летать?
— Да, ваша милость, это так.
— Но если вы ошиблись в расчетах и машина упадет, вы погибнете. Мы с герцогом безмерно вас уважаем. Мы не простим себе, если человек вашего таланта, состоящий при миланском дворе, добровольно расстанется с жизнью.
Леонардо улыбнулся.
— Я провел предварительные испытания, результаты которых весьма обнадеживают. Как видите, я до сих пор жив.
— А вы не боитесь, что своим стремлением летать вы оскорбляете Господа, который дал крылья птицам, а людям велел ходить по земле?
— Вовсе нет, ваша милость. Я верю, что сам Господь вдохновил меня на создание летающей машины. Если даже я оскорбляю Его своими дерзаниями, надеюсь, Господь простит мне. Люди часто бросают вызов Всевышнему, но Он вовсе не всегда обрушивает на них свой гнев.
Они вступили в трапезную, внеся с собой поток холодного воздуха. Большую часть фрески скрывали леса, но, к радости Беатриче, лицо Иисуса оставалось на виду. Это лицо успокаивало Беатриче, и иногда, выйдя из склепа Бьянки Джованны, она заглядывала в дверь трапезной, чтобы полюбоваться на него. Глаза опущены долу, ладони открыты. Объявляя апостолам, что среди них — предатель, Христос оставался предельно серьезным. На нем было простое одеяние в ярко-алом и синем тонах — легкий поклон художника правящей семье. Склоненная голова расположена по центру окна за его спиной и обрамлена квадратом нездешнего света. Леонардо давно уже отказался от нимбов, как объясняла Изабелла сестре, однако, желая подчеркнуть божественность Христа, художник окружил его божественным светом, идущим от естественного источника. Беатриче не могла отделаться от мысли, что Леонардо умышленно поместил голову Христа в центре окна. Глаза зрителей невольно останавливались на центральной фигуре и бесконечном пейзаже за окном, который словно раздвигал стены трапезной в вечность. Magistro словно подчеркивал разницу между обыденностью трапезы, которую вкушали персонажи картины, и божественной природой Создателя. Глаза Беатриче задержались на лице Иисуса. Если Спаситель был так серьезен и суров в час, когда узнал о предательстве того, кого любил и кому доверял, значит, и она будет держаться достойно. Христос словно призывал ее быть храброй перед лицом испытаний. «Все преходяще, — говорил Он Беатриче, — тогда как любовь, которую обещаю Я, вечна».
Она непременно расскажет Лодовико, что Леонардо близок к завершению своего великого творения. Поначалу Беатриче с мужем часто приходили в трапезную монастыря, чтобы посмотреть, как продвигается работа. В первый раз они появились там вместе с подмастерьями Леонардо и его скарбом. Настоятель изумленно наблюдал, как перед его носом в трапезную втаскивают доски для лесов, веревки, лебедки и блоки. За ними последовали миски с яйцами для замешивания темперы, громадные кувшины с масляными красками, керамические горшочки с пигментами всевозможных оттенков, куски лазуритов и ступки, чтобы растирать их в синий порошок, не говоря уже о дюжинах дощечек для смешивания красок и кистях.
— Как все это поместится в нашей трапезной? — вопрошал настоятель. — У Монторфано было гораздо меньше вещей!
— Вы же не думаете, что magistro сможет покрыть тридцать футов стены одной капелькой краски? — отвечал Лодовико.
Подмастерья и наемные работники тем временем вносили мольберты, чтобы ученики могли изучать и копировать манеру письма учителя во время его работы. Затем установили длинный стол, на котором разложили сотни рисунков голов, лиц, ступней, рук, носов, одеяний и занавесов, тарелок, чашек и даже еды. Все наброски были выполнены красным и черным мелом. Наконец настоятель поинтересовался, сколько времени он и его братья будут вынуждены вкушать трапезы, вдыхая сильный запах льняного семени, уже пропитавший все вокруг?
— Дорогой мой отец, — отвечал Лодовико, — говорят, что Джотто способен закончить фреску в десять дней. Но разве можно сравнить его художества с творениями нашего гениального мастера? Кроме того, — добавил Лодовико, — вам, Божьим людям, не впервой приносить жертвы во имя Его славы. Разве могут сравниться ваши мучения с теми муками, которые перенес наш Господь на кресте за наши грехи?
