– Знаешь, Эйнсвуд, после интимной близости ты становишься даже больше раздражающим, чем обычно. Мне бы следовало…
– Пожалуйста, повернись.
Она вздернула подбородок и сделала то, что он просил, хотя ей пришлось не по нраву, что ее исследуют, словно любопытный образчик природы. Она твердо решила, что при ближайшем благоприятном случае, расквитается сполна. Сию же минуту начнет.
– Я так и думал, – пробормотал он. Он коснулся ее плеча и мягко повернул ее к себе лицом. – Милая моя, знаешь ли ты, что это такое?
Подобная ласка ее насторожила.
– Родимое пятно, я же сказала. И весьма неприметное. С трудом различимое. Надеюсь, ты не страдаешь патологическим отвращением к…
– Ты прекрасна, – прервал он ее. – А эта отметина… прелестна. – Он провел ладонью по ее упрямому подбородку. – Так ты представления не имеешь, что это, верно?
– Я вся в нетерпении узнать, что это значит для тебя, – произнесла она, все ее природное чутье насторожилось, чувствуя какой-то подвох.
– Ничего. – Эйнсвуд отступил. – Совсем ничего. Ничего такого, о чем тебе стоит тревожиться. – Он повернулся и направился прочь. – Я просто собираюсь убить его, и больше ничего.
Эйнсвуд вернулся к кровати. Бормоча что-то себе под нос, он подхватил одежду с пола у столбика кровати и набросил на себя. Как и ее, его одежда была аккуратно сложена поверх постельного белья. Но в пылу их любовных игр соскользнула на пол. Ее же одежда смятой кучей застряла между тюфяком и столбиком кровати.
Лидия даже не попыталась прояснить, что с Эйнсвудом такое, а подбежала к кровати и рванула халат, высвобождая из кучи. Пока она натягивала его, герцог уже прошагал к двери, рывком распахнул ее и вихрем вылетел вон. Лидия поспешила за ним, завязывая на ходу пояс.
– «Обстоятельства ее происхождения», – ворчал себе под нос Вир. – Крокодилы на Борнео. А ведь Трент пытался мне сказать.
– Эйнсвуд, – раздался позади голос жены.
Он остановился и повернулся к ней. Она стояла в дверях их спальни.
– Иди в постель, – приказал он. – Я с этим разберусь. – И повернувшись, вновь зашагал прочь.
Остановился он у дверей спальни Дейна, поднял кулак и со всей силы грохнул им раз, другой, третий.
– Лорд Всемогущий Всезнайка. Портрет его предка. «Помнишь, а, Эйнсвуд?». Очень смешно. Весе…
Тут дверь открылась внутрь, и проем заполнили шесть с половиной футов мрачного высокомерного наполовину итальянца, так называемого друга.
– А, Эйнсвуд. Пришел за указаниями, а? – рассматривал Вира Вельзевул с насмешливой улыбкой.
Ее улыбкой. И как же он раньше-то не заметил?
Вир соизволил в ответ состроить такую же улыбочку.
– «Не назвал бы их золотыми», да? «Не может быть француженкой», да? Крокодилы на Борнео. Ты знал, ты, ублюдок, итальяшка с огромным клювом.
Темный, как туча, взгляд Вельзевула сместился от Вира влево. Таким образом, нетерпеливый блеск в глазах Дейна подсказал Виру, что его женушка не отправилась мирно в постель, а поспешно приближается к ним. К своему ужасу он обнаружил, что она вышла босиком. Она же простудится до смерти.
– Гренвилл, я же предупредил, что сам разберусь, – напомнил он ей, чувствуя досаду под насмешливым взглядом Вельзевула.
Новобрачная лишь поравнялась с ним, встала рядом, сложив на груди руки, сжав рот и сузив глаза.
Тем временем, локтями проложив себе дорогу, рядом с супругом возникла леди Дейн.
– Дай догадаюсь, – сказала она ему. – Ты не посвятил Эйнсвуда, хотя клятвенно обещался, прежде чем…
– Чума вас забери! – взорвался Вир. – Так уже весь мир знает? Да будь проклята твоя дьявольская душа, Вельз. Я не против шутки – но ты мог бы взять в расчет ее чувства. Бедная девочка…
– Надеюсь, ты не имеешь в виду меня, – ледяным тоном прервала его Гренвилл. – Не понимаю, что за блажь проела твои мозги, Эйнсвуд, но…
– Ах, вы не знаете, – вмешался Дейн. – Новобрачный мечет гром и молнии, не удосужившись объяснить, что же ввергло его нутро в такое волнение? Боюсь, это так свойственно ему. У Эйнсвуда есть прискорбная склонность сначала бросаться, сломя голову, а потом уж думать. Это потому что в его твердолобой башке не может держаться больше одной мысли за раз.
– Слушайте, слушайте, – фыркнув, провозгласила как глашатай, леди Дейн. – Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!
Дейн повернулся к ней:
– Джессика, марш в постель.
– Только не сейчас, – ответствовала она. – Ни за какие коврижки. – Ее взгляд переместился к Виру. – Мне до смерти хочется знать, как вы докопались до истины.
– Это было чрезвычайно трудно, – встрял Дейн. – Мы с Селлоуби только раз тысячу обронили намеки промеж безумного бреда Трента насчет графа Блэкмура – долгового советчика, приближенного лизоблюда Карла Второго и роялиста с золотыми локонами.
Вир услышал, как его жена коротко ахнула.
Дейн обратил на нее все свое внимание.
– Вы имеете сильное сходство с моим предком. Если бы Трент увидел портрет моего родного папаши, то его замечания могли бы стать более осмысленными. Прискорбно, но более поздняя живопись имела несчастье встретиться с Дьявольским Отродьем – моим сыном Домиником – и произошло наихудшее, – пояснил он. – Когда Трент наносил визит, портрет был на реставрации. Ежели бы Берти увидел его, то быстрее бы пришел к примечательному обстоятельству, что будь мой ближайший безжалостный предок женщиной, то ему следовало бы иметь ваш облик… кузина.
Обычно Берти спал так, что его и пушкой не разбудишь. Но сегодня сон его был неспокойным, изобилующий образами крокодилов, хватающих за соблазнительные ножки девиц в очках, которые, в свою очередь, пытались сбежать от коварных кавалеров, а на тех кавалерах не было ничего, кроме золотых, свернутых колбасками локонов, копной покрывавших их головы и плечи.
Вот почему гам, раздавшийся из коридора, проник в его сознание, заставил резко оторваться от подушки и тотчас же подняться с кровати.
Он нашарил халат и домашние туфли и, благопристойно прикрывшись, открыл дверь в тот самый момент, чтобы расслышать замечания Дейна по поводу семейных портретов и последнее интригующее слово: кузина.
Прежде чем Берти смог переварить полностью эти открытия, шумный квартет гуськом двинулся в спальню Дейна, и дверь за ними захлопнулась.
Берти уж было собрался удалиться в свою комнату и поразмышлять над подслушанным, как уловил краем глаза мелькнувшее нечто белое в углу коридора у верхушки лестницы.
И мгновением позже из-за угла появилось обрамленное белыми рюшами личико некой фемины в очках. И его поманила белая ручка, столь же утопающая в оборках.
