— Напомни мне никогда не брать тебя на раскопки, — усмехнулся Лайл.
— Можно подумать ты взял бы меня с собой, — отозвалась девушка.
— Я бы взял, — проговорил он. — Но ты бы умерла со скуки. Или убила бы кого-то. Терпение — не самая сильная твоя сторона.
Оливия закружилась в вихре юбок и упала на одну из скамеек, оставленных рабочими.
Лайл нашёл брошенный ею клочок бумаги. Он сосредоточил на нём своё внимание. Знаки не совпадали с надписями на стенах. На стенах были инициалы и знаки каменотёсов — все оставляют за собой следы, как посетители на Большой Кровати из Уэра.
— Ты действительно задумывался об этом, — заговорила Оливия. — Обо мне и тебе, на раскопках.
Он думал об этом, даже больше, чем представлял. Когда он впервые увидел Великие Пирамиды и Сфинкса, то подумал об Оливии, о том, какое у неё было бы выражение лица, и что она сказала бы. Он вошёл в гробницу и…
— Временами я думаю о том, как чудесно было бы повернуться к тебе и сказать: «Посмотри на это. Взгляни сюда, Оливия». Да. Иногда я думаю об этом.
— О, — произнесла она.
— Момент находки был бы волнующим, — продолжал он. — Тебе бы понравилось. Но до того и после того тянутся часы, дни, недели и месяцы утомительной монотонной работы.
— В течение которых ты бы забыл о моём существовании.
— Ты могла бы принести мне чашку чаю, — заметил Лайл. — И я бы вспомнил.
— У тебя для этого есть Николс.
— Ты могла бы снять с себя всю одежду, — предложил он.
— И голой танцевать в пустыне?
— По ночам. Под звёздным небом. Ты никогда не видела таких звёзд и таких ночей.
— Звучит, как рай, — тихо проговорила Оливия и вскочила со скамьи. — Но я знаю, чем ты занимаешься. Ты заманиваешь меня в ловушку.
— Это абсурдно.
Он заманивает её в ловушку? Возможно.
— Я тебя знаю, Лайл. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. Твоя совесть грызёт тебя, ночь за ночью. И ты придумал коварный план для моего падения. «Я соблазню её», подумал ты. И поскольку ты знаешь меня лучше всех, за исключением моей мамы, тебе известно, как это сделать.
Правда? И у него получается?
Она подошла к нему.
— У меня больше терпения, чем ты думаешь, но я начинаю выходить из себя. Вся эта злосчастная трагическая страсть мне не по вкусу. Дай мне ещё раз взглянуть на эту проклятую бумажонку.
Египет. Танцевать обнажённой в пустыне, под звёздами.
Перегрин может выглядеть ангелом, со своими золотыми волосами и серебристыми глазами, но он сам дьявол-искуситель.
Она забрала у него листок и заставила себя сосредоточиться.
Чертёж изображал две стены длиною в двенадцать футов. Внутри квадратов, изображавших камни, находились крохотные отметки и числа. С правой стороны рисунка был значок.
— Вот этот, — указала Оливия. — Он не похож на остальные, правда?
— Знак каменотёсов, я думаю. Похоже на GL, перечёркнутые стрелой.
— Если это не стрела, то указатель налево.
Они вдвоём подошли к восточной стене в поисках надписи.
Ничего.
Они подошли к западной стене в поисках надписи.
Ничего.
— Должно быть… — Оливия запнулась. — Если только мы не то ищем.
Слова кружились у неё в голове, и образы тоже. То, что говорили леди. То, что сказал Лайл.
— Помнишь, когда я предположила, что это явно изображение стены, а ты сказал, что карты всегда наглядны? — Спросила она.
Перегрин посмотрел на значок. Он посмотрел на стену.
— Стрелка, указывающая направление? — спросил граф.
— Если подразумевается западная стена, возможно, это указание на окно.
— Но почему GL?
— Это рисунок твоего кузена, — ответила Оливия. — Что если это одна из его шуток? «Стены имеют глаза и уши, но берегись, тот, кто внизу». Берегись внизу.
И тут она увидела это мысленно. Город на скале. Город, где Фредерик Далмэй провёл последние оды своей жизни.
— Эдинбург, — произнесла она. — Он мог счесть это забавным.
— Я не…
— Пойдём, — она взяла Лайла за руку.
Его рука, его рука. Такая простая вещь, держать его за руку, но то, что творится у неё внутри, было совсем непростым.
Оливия подвела его к нише окна, выходящего на восток, к туалету, устроенному в ней. Она открыла дверь.
— Gardyloo [25], — произнесла она.
— Это уборная комната, — проговорил он.
— Туалет. Игра слов и значений. В Эдинбурге, когда выплёскивают из окон помои, то выкрикивают «gardyloo» — garde a l’eau — берегись воды. Предупреждение, как видишь: берегись, тот, кто внизу.
В уборной было темно и тесно. Однако довольно легко нашлась доска, чтобы перебросить через дыру, а единственная свеча, принесённая Лайлом, горела слишком ярко в тесной комнатушке. Они увидели инициалы, примитивные рисунки и скабрезные стишки, выцарапанные на камнях в разное время разными руками.
Лайлу пришлось протиснуться через юбки Оливии, и они встали, локоть к локтю, пока он медленно поднимал свечу и опускал её, чтобы они могли тщательно изучить каждый камень.
Хотя они оставили дверь распахнутой, чтобы получить как можно больше света от окна, в комнате не было предусмотрено одновременное пребывание двух человек. Становилось душно, волосы Оливии были у Лайла под носом, и призрачный аромат её одежды и кожи окутывали его.
— Нам лучше поскорее найти хоть что-нибудь, — выговорил Перегрин. — Это… это так…
— Знаю, — ответила она. — Похоже на гробницы?
— Я никогда не бывал в гробнице с тобою, — сказал он. Его голова клонилась к ней, туда, где лёгкие локоны покачивались у виска.
— Не забывай о свече, — напомнила Оливия, и в тот же миг он ощутил прикосновение горячего воска к руке, и он поднял её выше, где свет озарил слой штукатурки вокруг камня. На каждой стороне кто-то нацарапал маленький крестик.
— Там, — проговорила она. — Это не…
— Да.
Он поводил свечой.
— Крестик обозначает место.
— Силы небесные! — Оливия стиснула его руку. — Поверить не могу. Она ведь старая, правда?
— Старая, — подтвердил Перегрин. — И значки нацарапаны на штукатурке, а не на самом камне. Старые надписи, старая штукатурка.
До этого во всех других местах надписи были нанесены на камни.
Сердце Лайла забилось чаще. Возможно, это ничего не означает. Может быть, это очередная шутка кузена. Надписи были старыми, но невозможно установить их возраст. Десять лет или двадцать или два столетия.
— О, Лайл, — сказала она. — Мы нашли его.
Оливия повернулась к нему:
— Мне всё равно, что там находится. Но это нечто старое. Мы искали его. И нашли.
