Ознакомительная версия.
После ухода Зора он несколько раз молча и сосредоточенно прошелся по саду, затем вышел и, сев в кеб, поехал к своему другу капитану Гризби, капитану без корабля и команды, бывшему профессиональному секунданту. С этим Гризби адмирал переговорил о предстоящей ему дуэли, и тот согласился не только сопровождать адмирала в парк, но и привезти пару пистолетов, по наружности совершенно одинаковых, но из которых стрелял хорошо только один…
Наутро противники сошлись, как было условлено, на краю Уэмбли-парка.
– Что скажете вы про попытку примирить противников? – сказал с почти комической важностью капитан Гризби, обращаясь к графу Варвику.
– Мой друг Зора-бей, – отвечал Варвик, – ни в каком случае не согласится на примирение.
Слуга капитана принес ящик с пистолетами и положил его на находившийся вблизи каменный стол. Граф и капитан зарядили пистолеты и отмерили условленные двадцать шагов.
Капитан Гризби, верный своему обещанию, сумел выбрать хороший пистолет, предоставив Варвику другой, плохо стрелявший.
– Первый выстрел принадлежит адмиралу, – объявил капитан, когда оружие было вручено противникам.
Секунданты и доктор отошли в сторону.
– Готово, – скомандовал капитан. – Дуэль начинается. Адмирал стреляет. Раз, два, три!
Выстрел глухо раскатился под тенистыми деревьями парка.
– Кровь! – вскричал капитан, поспешно бросаясь к Зора, на щеке которого показались капли крови.
– Ничего, – отвечал тот хладнокровно.
– Да, это пустяки, царапина, – сказал граф Варвик, также подошедший в это время.
– Готово, – скомандовал снова капитан. – Дуэль продолжается. Господин офицер турецкого посольства стреляет. Раз, два, три!
Снова раздался выстрел, но последствия были совершенно неожиданны.
Зора прицелился хорошо, так что адмирал, пораженный пулей в грудь, упал без чувств на землю, но в то же время пистолет разорвало и ранило руку Зора.
Рана адмирала казалась более опасной, и поэтому доктор поспешил прежде к нему, чтобы положить наскоро перевязку, которая позволила бы перевезти адмирала в ближайший госпиталь.
– Что это значит? – спросил Зора графа Варвика. – Смотрите, сюда приближаются несколько человек.
– С виду они похожи на полицейских агентов.
– Уж не донесли ли о нашей дуэли?
Граф Варвик вышел навстречу приближавшимся незнакомцам, и они объявили ему, что им поручено арестовать бывшего адмирала Страдфорда, обвиняемого в подлоге и подделке векселей.
– Адмирал опасно ранен, – отвечал Варвик. – Его отвезут сейчас в госпиталь.
В это время доктор и Гризби с помощью слуг понесли адмирала к карете, полицейские последовали за ними.
Через несколько часов Зора, Варвик и доктор были уже в Лондоне, где рука Зора была тщательно перевязана, причем оказалось, что рана гораздо опаснее, чем сначала казалось, и даже угрожает стать смертельной.
На другой день после неудачной попытки Реции освободить Сади Лаццаро снова явился к принцессе.
– Я принес тебе важное известие, – сказал он. – Новость, которой ты не ожидаешь.
– Если твоя новость стоит награды, ты получишь ее, – отвечала гордо Рошана.
– Такие новости нечасто встречаются, ваше высочество, – продолжал грек. – Я видел сегодня труп.
– Труп? Что значат твои слова?
– Да, труп. И как ты думаешь, чей, принцесса? Труп Сади-паши! Он лежит теперь в караульной комнате.
– Сади-паша умер? – спросила принцесса, казалось, испуганная тем, чего она так страстно желала. – Ты лжешь!
Лаццаро заметил действие, произведенное его словами на принцессу.
– Я думал, что ты желаешь его смерти, – сказал он, – что тебе приятнее видеть его мертвым, чем в объятиях прекрасной Реции. Но, может быть, я ошибся? Однако мне кажется, принцесса, для тебя гораздо лучше, что он умер. Подумай только, если бы Сади-паша соединился снова с Рецией? Если бы он нашел своего ребенка? Что бы ты тогда сказала?
Рошана молчала.
– Или, может быть, ты думаешь, – продолжал грек, – что Сади не удалось бы найти ребенка? Тогда, значит, ты не знаешь Сади.
– Молчи! Я не хочу тебя слушать! – вскричала гневно Рошана.
– Прости, принцесса, если я сказал что-нибудь неприятное тебе, я не хотел этого. Я хотел только передать тебе весть…
– Бери свои деньги и ступай. Я хочу остаться одна, – приказала Рошана, бросив греку несколько золотых монет.
– Лаццаро повинуется. Благодарю за твое великодушие, – сказал грек и, накинув на голову свое покрывало, он поспешно скрылся, подобрав брошенные ему деньги.
Тотчас после его ухода принцесса поспешно позвонила. Вошла Эсме, ее доверенная невольница.
– Где дитя, которое я тебе поручила? – спросила принцесса.
– У садовницы, ваше высочество, – отвечала Эсме.
– Ребенок должен погибнуть, – приказала Рошана. – Возьми его, отнеси на берег и там, привязав к нему камень, брось в море.
Привыкшая к безусловному повиновению, невольница не посмела возразить ни слова и молча вышла из комнаты принцессы. Но через четверть часа она вернулась с ребенком на руках и бросилась к ногам Рошаны.
Дитя не подозревало о готовящейся участи и, улыбаясь, смотрело на принцессу. У Эсме слезы выступили на глазах. Она чувствовала, что у нее не хватит мужества лишить жизни невинное существо.
– Сжалься, о принцесса! – вскричала она дрожащим голосом. – Сжалься над ребенком! Смотри, как он улыбается тебе.
– Что?! – крикнула в гневе Рошана. – Как смеешь ты говорить это! Или ты хочешь умереть вместе с ребенком? Берегись!
Эсме знала характер своей госпожи, знала также, что турецкие законы не наказывают за убийство рабов. Она покорилась, зная, что просьбы и мольбы не тронут принцессу.
– Я повинуюсь твоему желанию, повелительница, – сказала Эсме. – Я твоя служанка, и воля твоя для меня закон.
– Ночь наступает, ступай скорее на берег, – сказала принцесса.
Эсме взяла на руки ребенка и, закутав его платком, вышла из дворца, чтобы исполнить приказание принцессы.
До берега моря, где можно было бы незаметно бросить несчастного ребенка, было далеко и, когда Эсме достигла его, была уже ночь. Небо заволокло облаками, душный, неподвижный воздух предвещал бурю. На горизонте мелькала молния и слышались глухие раскаты грома. Подойдя к берегу, Эсме развернула платок и вынула из него ребенка. Наступила решительная минута. Надо было исполнить приказание принцессы. Но в ту минуту, когда Эсме хотела уже бросить ребенка в волны, в ней снова заговорила жалость. Она чувствовала, что не в состоянии лишить жизни несчастное дитя. После минутного колебания Эсме положила маленького Сади в тростник, решившись оставить его на произвол судьбы. «Если ему суждено умереть, – думала она, – волны унесут его, если же нет, то его наверняка найдет какой-нибудь сострадательный человек, как некогда малютку Моисея». Но в ту же минуту ее объял страх при мысли, что кто-нибудь из слуг принцессы может следить за ней и донесет о ее поступке.
Ознакомительная версия.
