Дмитриевич встретить вас на станции послал, но, видно, я опоздал.
Лида выдохнула и отделилась от кустов. Человек приблизился. Лицо в тени елей плохо просматривалось, кажется, молодой мужчина, без бороды. Одет в крестьянскую полотняную рубаху, как у Макарыча, через плечо торба, на ногах кирзачи.
— Меня Лидией зовут, — пролепетала Лида, — Скоркина.
— Дмитрий Александрович с вами? — спросил Николай ровным тоном.
— Да, все под телегой спят, — наугад указала Лида в сторону ельника, и, о чудо, рассмотрела свою палатку и мерно качавших шеями лошадей.
— А вы, товарищ Скоркина, почему не спите? — голосом тетушки упрекнул Николай. — Здесь не самое лучшее место для прогулок, особенно ночью.
— Я же далеко не отхожу, — кинулась оправдываться Лида, чувствуя железную правоту этого Колмакова. — А если бы я погулять не вышла, вы бы, между прочим, мимо прошли, — нашла она единственный, оправдывающий ее аргумент.
— Тут не поспоришь, — охотно согласился Николай.
Они пошли к лагерю.
— Колька, ты, что ли? — радостно принялся хлопать по плечу друга Митя. — А Петр Митрич?
— Пыхтит, как всегда, загонял себя, ну, и нас в придачу. Девиц-то зачем понабрали? — кивнул Николай в сторону притихшей Лиды.
— Отцепишься от них, — буркнул Митя.
— Это я уже понял, — в тон ему отозвался Колмаков. — Намучаемся с таким приданым.
Лида обиделась. Этот Колмаков оказался еще хуже приторно-галантного Плотникова, с его излишними любезностями.
[1] Клавдия Николаевна Рябова, 1909 г.р., деревня Казарино, Кич-Городецкий район, Вологодская область — Шёв мой милой бережком // https://pesni.guru
Добраться к обеду не удалось, дорогу сильно развезло, приходилось по возможности в траве объезжать лужи и выталкивать телегу из липкой жижи. Чтобы облегчить лошадям и без того трудную задачу, в конце концов малый отряд спешился, и даже Макарыч спрыгнул с козел и повел измученных лошадок под уздцы, нашептывая им что-то ласковое.
Лес сменился широким лугом в речной пойме, пару раз заходил дождь, но не сильный, скорее нудный в своей настойчивости.
Митя с Колмаковым подталкивали телегу сзади, упираясь в дубовые бока, и порядком умаялись. Вначале они бойко обсуждали результаты экспедиции, о чем-то негромко спорили, но под конец выдохлись и шли молча, смахивая пот тыльными сторонами ладоней. Тощий Плотников предлагал поменяться, но так робко и издали, что его никто не слушал.
А этот Колмаков при свете дня оказался вовсе и не красавцем. Лет двадцати пяти, может, чуть больше. Обветренное, покрытое бурым загаром скуластое лицо, узкий подбородок, русые с рыжиной коротко стриженные волосы, белесые брови, голубиными перышками выделяющиеся на загорелой коже, серые с хитрым прищуром глаза, курносый нос и тоненькие усики над верхней губой. Пожалуй, Плотников, ежели его выпроводить в баню и обрядить в чистую одежду, будет даже посимпатичнее.
«Так что все равно, что он там обо мне думает», — сделала выводы Лида и успокоилась. Зине на ухо она в красках рассказала о своих ночных злоключениях, ожидая понимания и сочувствия.
— Тебе поменьше следует сказок читать, чтобы ничего не мерещилось, — сделала обидный для Лиды вывод подруга.
— Да при чем здесь сказки⁈ — разозлилась Лида. — Я их слышала, как вот тебя.
— Кого их? — прищурила Зина левый глаз.
— Ну, девушек этих, что смеялись и пели.
— Я же и говорю, с таким воображением, как у тебя, и не такое померещится.
— Какое там воображение, нет у меня никакого воображения, — проворчала Лида.
— На вот, лучше семечек погрызи, — высыпала Зина в тонкую ладонь Лиды черную горку.
Ну, что с нее взять, с этой материалистки до кончика ногтей. Пока сама не услышит, не поверит, а то и саму себя откажется понимать.
Первой уставшие путники увидели церковную колокольню, она плавно выплыла из луговой травы и по мере приближения начала расти, устремляя в небо сизую маковку. Затем стали появляться крыши разбросанных по округе домов. И никаких тебе сараев, хозяйственных построек и даже заборов — один большой в два этажа дом, под двухскатной гонтовой крышей, за ним уходящий к реке огород и в стороне маленькая клеть бани.
Дом — полная чаша, там тебе и хлев, и амбар, и место для разобранных до зимы саней, а наверху пятистенка, с притулившимися к печке комнатами: бабий кут, полати, окошки под выбитыми занавесочками — все в наличии. Рассмотреть местный быт Лида успела, когда ночевала в доме Макарыча на станции. Городская девушка ни в одном поколении с любопытством взирала на посеревшие от времени добротные деревенские дома.
— Зин, а ты смогла бы здесь жить?
— А чего тут мудреного, — пожала Зина большими плечами, — папаша мой из деревни был, я у деда часто бывала, печь топить обучена. У нас правда победнее было, соломой крыто, это здесь привольно, леса полно.
— А вот такие как вы барышни, Лидия Федоровна, тут не выживают, — вставил свое веское слово Плотников.
— Можно подумать, такие как ты, прямо от сохи, — окинула презрительным взглядом Лида Зининого кавалера.
— Вы зря обижаетесь, я только факты излагаю, — миролюбиво парировал Плотников.
— Это не факты, а ваши гипотезы, — для большей колкости тоже перешла на вы Лида.
— Ну, у нас еще будет возможность их проверить, — зловеще произнес Плотников, указывая на покосившийся нужник у межи одного из огородов.
Лида лишь фыркнула. Чего с ним спорить, все равно ничего не докажешь.
На сельской площади возле церкви стояли в ряд три палатки отряда Бараховского. К колокольне тянулись сколоченные леса, по ним сновали люди. Один, маленький и верткий, уже залез почти на самый верх и стоял на бревне у маковки, собираясь привязать веревку к кресту.
— Что он делает⁈ — в негодовании воскликнул Митя. — Дождь прошел, скользко же!
— Ну, что ты Петю не знаешь, сроки поджимают, — пожал плечами Колмаков, но по его напряженной спине Лида поняла, что и он с волнением наблюдает за акробатическими действиями товарища.
Лиде вспомнились смутные образы из прошлого — вот папа в смешном полосатом костюме приветливо машет ей рукой, по-гусарски лихо подкручивает ус и торопливым шагом выбегает на сияющий огнями манеж. Грохот аплодисментов. Прыжок через голову, второй. Публика ликует, а отец начинает взбираться по веревочной лестнице, все выше, выше и выше, полоски костюма сливаются в единое пятно…
Страшный скрежет вырвал Лиду из воспоминаний.
— Господи, помилуй! — прокричал Макарыч.
Митя с Колмаковым сорвались с места. А маленькая фигурка, только что балансировавшая над бездной, полетела вниз вместе с рассыпающимися карточным домиком лесами. Грохот, столб пыли.
— Убился! Убился!!! — полетели истошные крики.
— Петя!!!
Толпа окружила место падения, кинулась разбирать доски завала. Лиде были видны только мужские
