Дженни бросила на него полный сочувствия взгляд. Она знала о частых ссорах между отцом и сыном, потому что последний часто говорил ей об этом. В ее головке, которая была гораздо сообразительнее, чем представлялось мужчинам, сложилось мнение, что Кэри просто ревнует отца к Грейсону. И это, без сомнения, объясняло тот факт, что Кэри частенько заходил в таверну средь бела дня и мрачно одну за другой выпивал несколько кружек эля, вместо того чтобы находиться на плантации. Теперь понятно, почему Кэри так поспешно оставил таверну вчера вечером.
— Не беспокойтесь, — мягко отозвалась она. — Может, оно и так, но я теперь ничего не могу остановить. Мистер Грейсон и мой дядя уже обо всем договорились. Я выйду замуж через три недели.
— Дженни, вы не сделаете этого!
Потупив взор, она еле слышно ответила:
— Я хочу выйти за негра, Кэри.
Ей хотелось, чтобы Эдвард Грейсон забрал ее из таверны, вырвал из этой жизни в одиночестве. Она вдруг вспомнила, как он взглянул на нее своим орлиным взором. Верхом на крупном вороном жеребце, плащ развевается под холодным январским ветром… Одно слово — герой. И его предложение выйти за него замуж тоже героический поступок.
Ее беспокоил лишь неприязненный взгляд Кэри, который тот бросил на Грейсона, уходя из таверны. Впрочем, теперь ей стала ясна причина их странных взаимоотношений, теперь она спокойно может восхищаться героем.
Кэри тотчас все понял и заметно огорчился. Казалось, он скорбит о некоей утрате. А может быть, завидует?
— Я понимаю, — уже без всякой злости проговорил он. — Грейсон, возможно, предложил вам больше, чем мог бы я, но скорее всего не так много, как вы думаете. — Он подождал, пока Дженни осмыслит его неожиданное заявление, а потом с трудом продолжил: — Если вам потребуется помощь, то, надеюсь, вы найдете способ связаться со мной? — Конечно.
— Только попросите, — выпалил Кэри, — и я… я позабочусь о вас. Обещаю. И если вам придется плохо, вы знаете, как пользоваться ножом.
Дженни кивнула. Встречаясь у ручья, они с Кэри сначала просто разговаривали, а потом он научил ее пользоваться ножом для самозащиты и даже показал, как правильно бросать его в цель. Она прекрасно все усвоила. Фигура ее тем временем стала округляться, и он настоял, чтобы она теперь носила нож в кармане нижней юбки. Почему он так заботился о том, чтобы она умела защищаться? Ей и в голову не приходило, что, может быть, он старается сохранить ее для себя, по своей наивности она и подумать об этом не могла.
Однако она никогда не посмеет пустить нож в ход. Ей слишком давно вбили привычку слепо подчиняться необъяснимому мужскому гневу. И уж конечно, она никогда не применит его против своего будущего мужа, человека, который спас ее от дядюшкиной ярости. Да ведь Грейсон никогда и не обидит ее, она уверена.
— Мне надо идти работать, а то дядя рассердится, — сказала она. — И не тревожьтесь, Кэри. Я знаю, что поступаю правильно.
Удаляясь вглубь таверны, она все размышляла о словах Кэри, пока не увидела, что на плите уже стоит необъятных размеров чугун с кипящей водой, набитый грязным бельем. Ее тетя, тихая забитая женщина, давно приученная свирепым мужем к постоянному молчанию, занималась стиркой.
Эдвард Грейсон не может быть убийцей, решила Дженни, принимаясь за работу и вспоминая, как он защищал ее прошлым вечером. Он необыкновенный, смелый мужчина. Невозможно, чтобы он оказался убийцей. Или все-таки возможно?
Она вспомнила дикое выражение его лица, когда он ударил дядю, и сразу же потеряла уверенность.
Дженнифер Уилтон Грейсон в свои семнадцать лет еще никогда не была так несчастна. Даже дядины побои не сравнить с этой бесконечной пыткой. От двухдневной езды в седле у нее болел каждый мускул. Она уже в миллионный раз посетовала на то, что этот странный человек, за которого она вышла замуж, избрал не водный путь. Виргиния пересечена реками и ручьями, что делает очень затруднительным перемещение по суше. К тому же дороги редко где достаточно широки, чтобы по ним мог свободно проехать экипаж, не считая таких крупных городов, как Уильямсбург и Норфолк. Путнику частенько приходится платить паромщикам за пересечение водных преград, а лошади должны плыть рядом. Благоразумные люди, путешествуя на большие расстояния, предпочитают воду.
Когда же Дженни робко поинтересовалась у Грея, почему они едут, таким образом, он коротко объяснил:
— Мне нравится ехать верхом.
Его ответы на ее застенчивые попытки завязать разговор были односложными и даже грубыми, и она прекратила их делать. Этот странный, неразговорчивый человек сразу же погрузился в раздумья, и Дженни вынуждена была молчать. И потом, ей нечего ему сказать. У них нет ничего общего. Грейсон обитает в мире мудрых, образованных людей, а ее мирок был ограничен захудалой таверной.
Теперь ей вдруг стало ясно, что в нем было не так уж плохо. Зато внешний мир, как, оказалось, состоит из бесконечных лесов, разрезанных реками и болотами. Они ехали по узкой, грязной тропе, и им очень редко попадались возделанные поля. Смотреть было неинтересно, и ничто не могло отвлечь ее от рези в спине, разве только временами взлетающие с берегов рек белые цапли да рыжие лисы, пробирающиеся в зарослях.
Ее физическое состояние было плачевно, но больше всего она страдала от душевных мук. Во время этой долгой поездки она то и дело спрашивала себя, зачем Эдвард Грейсон женился на ней. Ведь он не проявляет к ней никакого интереса, ни разу не заговорил с ней и не взглянул на нее. Еще удивительнее было то, что, останавливаясь в пути в гостиницах, они спали в разных комнатах.
Дженни была еще невинна, но знала достаточно о такого рода делах, потому что стены таверны были недостаточно толстыми. Ей известно было, что пары, путешествующие вместе, обычно ложатся в одну кровать, хотя, по правде сказать, она видела не так уж много женатых пар в своей таверне. Большинство из тех, кто останавливался там, на ночь, не были связаны постоянными отношениями.
Она опустила глаза на свое платье. Конечно, оно, как и пара других ее платьев, сшито из грубого домотканого полотна, но она окрасила его индиго и всегда считала самым красивым из всех. Потому и надела его на бракосочетание. Но даже во время церемонии Грей едва взглянул на нее. Они венчались в линхевенской приходской церкви в присутствии только двух свидетелей — Кейна О'Нила и его жены Сафайры. Кейн наблюдал за церемонией с какой-то непонятной жалостью в глазах. Сафайра же, когда все завершилось, сжала ей руку и прошептала:
— Счастья вам, дорогая.
А вот Грей ничего не сказал и даже не поцеловал ее. Он просто холодно и отрешенно прошел через эту церемонию.
