После того, как окончилось вечернее зрелище, представлявшее собой средневековый турнир, участники которого бились при свете хрустальных канделябров, все шесть сотен гостей во главе с королем уселись за длинные банкетные столы. За каждым креслом стоял слуга в маске и диковинной одежде, похожий на персонаж со сказочного острова, и держал украшенный зеленью серебряный канделябр. Огюстена посадили рядом с веселой, остроумной красавицей его возраста, чьи меткие замечания в адрес многих известных личностей заставляли его покатываться со смеху. Прежде чем лакеи унесли остатки первого блюда, молодые люди, казалось, уже были знакомы давным-давно. А после того, как приступили к третьему, неистощимая на шутки маркиза больно вонзила острый каблучок своей красной туфельки в ногу Огюстена, давая ему тем самым знать, что она уже готова улечься с ним в постель в королевском особняке. Банкет продолжался еще долго, но это лишь придавало особую утонченную прелесть взаимному предвкушению любовных утех, которые не замедлили последовать ночью. Маркиза в любовном экстазе высоко изгибала свое тело, тесно прижимая к себе Огюстена обеими руками и по-кошачьи царапая его спину острыми ноготками. А когда ее наслаждение достигло своего пика, она испустила крик, который наверняка был слышен в нескольких смежных комнатах.
Внизу, в деревне, уставшие за день труженики уже спали глубоким и безмятежным сном, но Жанна бодрствовала и услышала первые хлопки фейерверка, и сквозь прорехи в дряхлом пологе на ее ложе пролился розовый и серебряный свет. Осторожно, стараясь не пробудить спящую крошку, она села на кровати и отдернула занавеску. Увиденное поразило ее. Вся хижина была заполнена каким-то странным многоцветным свечением, быстро менявшим оттенки. Происходило настоящее волшебство. Жанна осталась одна. Перед этим к ней приходила соседка, которая перестелила постель, вымыла посуду и приготовила ужин, Слуги постояльцев улеглись спать на сеновале. Тео был с ними. Он не решился настаивать на своем праве спать под крышей собственного дома, в одном помещении с четырьмя дворянами. Когда радужные отблески фейерверка погасли, Жанна опять откинулась спиной на подушки и попыталась заснуть. Это оказалось не таким уж простым делом, поскольку бурные события только что закончившегося дня постоянно будоражили ее память.
Однако усталость взяла свое, и Жанна погрузилась в приятное забытье. Сон ее оказался недолгим; вскоре вернулись два постояльца, Жак и Франсуа, и разбудили Жанну своим бесцеремонно громким хохотом, разговорами и топотом ног. Проснулась и заплакала Маргарита, успокоить которую удалось, лишь дав ей грудь. Через дырку в пологе Жанна, к своему удивлению, увидела Леона, который уже вернулся и спал на своем ложе из соломы. Она по достоинству оценила деликатность этого человека, который постарался не потревожить сон ее и дочери. Однако именно Огюстену обязана была Жанна внезапно пробудившимся в ней ожиданием уготованных судьбой перемен.
В ту ночь он так и не вернулся. Она не увидела его до самого утра, когда Огюстен стал, шумно фыркая, мыться, сидя в корыте. Затем его подстриг слуга, и, надев свежее белье и камзол, он опять удалился вместе со своими друзьями в королевское поместье на целую ночь. Похоже, такое времяпрепровождение вошло у этих господ в привычку. В хижине Дремонтов они больше не ели, поскольку пиршества на празднике продолжались непрерывно, начиная с завтраков и кончая поздними ужинами, затягивавшимися далеко за полночь. Они частенько вели себя в доме Жанны так, словно ее и не существовало; их примеру следовали и слуги: откровенные обсуждения самых интимных подробностей ночных похождений могли бы смутить многих женщин. Но Жанна слушала с жадным любопытством, желая узнать как Можно больше об обычаях, удовольствиях и приключениях тех, кто принадлежал к кругу избранных. От ее внимания не ускользнуло то, что Огюстен стал более спокойным и сдержанным по сравнению с остальными. Никто из его товарищей, казалось, не замечал перемены, происшедшей в нем, но Жанна, привыкшая уже наблюдать за ним, видела, как часто он забывался в своих раздумьях, не обращая ни малейшего внимания на скабрезную болтовню приятелей.
Для Огюстена этот праздник обернулся поисками. Он не сказал ничего своим друзьям, избавившись тем самым от беззлобных, но однообразных насмешек, которые уже наскучили ему. Они бы, разумеется, не поняли его — ведь вокруг было столько красивых женщин, готовых отдаться по первому зову, — но перед Огюстеном постоянно мелькало одно девичье лицо, которое никак не исчезало из памяти. Юные, искрящиеся весельем темные глаза с длинными ресницами и невинный, бесхитростно доверчивый взгляд безошибочно изобличали в их обладательнице девственницу.
Это случилось во второй вечер во время спектакля по пьесе Мольера — экстравагантного зрелища, в котором король играл роль Роджера, любовь которого к героине перекликалась с его собственной страстью к Луизе де ла Валер. Место для этого зрелища было специально выбрано в маленькой ложбинке между холмами с тем расчетом, что опоздавшие к началу представления не будут пробираться вперед и мешать зрителям и актерам, а разместятся на травянистых склонах, где для них уже были приготовлены большие подушки и персидские ковры.
Огюстен, сидевший с приятелями на одном из таких ковров у края рощи, имел возможность наблюдать сверху за реакцией многих зрителей. Аплодируя актерам после удачно сыгранной сцены, он случайно скользнул взглядом вдоль одного из рядов кресел и заметил ее. Освещенная отблеском факелов, горевших над театральным помостом, увлеченная игрой короля, девушка подалась вперед и восторженно смеялась, не переставая аплодировать; пальцы ее были унизаны дорогими перстнями. Затем она уселась поудобнее и продолжала с неослабевающим интересом следить за разворачивающейся на сцене драмой, не зная, что Огюстен не мог оторвать от нее глаз.
Судя по внешнему виду, девушке было лет шестнадцать-семнадцать, то есть она была всего лишь года на два младше Огюстена. Ее профиль поражал безупречностью линий, но особенно понравились ему ее роскошные светло-каштановые волосы. Огюстен решил сразу же после окончания спектакля подойти к девушке и под любым предлогом завести с ней беседу.
Однако, когда актеры отвесили публике последний поклон и сотни зрителей стали пробираться из своих кресел к выходу, Огюстен не смог в этом столпотворении пробиться к цели. Находясь от нее в нескольких шагах, он смог рассмотреть девушку как следует и пришел к выводу, что вблизи она выглядела не менее очаровательно. И тут же послышался ее чистый, похожий на звон серебряного колокольчика, голосок, которым девушка обращалась к мужчине средних лет, заботливо оберегавшему ее от толчков:
